То ли ангел, то ли бес

— Я долгие годы не верила в то, что мой брат вместе с бабушкой на небесах. Ох, и устраивала я сцены… — Ксюша покачала своей красивой головкой. Просто куколка с темными кудряшками и алым ротиком. — Маме пришлось все фотографии, где мы вместе, из альбома убрать, потому что я не могла на них спокойно смотреть.

— Это подтверждает твою теорию об эмоциональной связи близнецов?

— А разве нет?

— Пусть так. Я не буду спорить. Все это уже неважно.

— Почему? Как раз наоборот. Мы снова можем сблизиться и восстановить нашу связь.

Аллигатор поморщился. Но такую реакцию вызвали не слова Ксюши, а звуки, которые зазвучали. Один из посетителей уселся за рояль и начал играть.

— Как же он, зараза, фальшивит, — передернулась Ксюша. Похоже, у них обоих был отменный слух.

— Ты не стала скрипачкой? — полюбопытствовал он.

— Нет. Но в музыкальную школу пришлось походить.

— А мать твоя? Все еще пиликает?

— Все реже. Преподает. И повторяю, она наша. Давай я с ней завтра поговорю, потом позвоню тебе, и мы втроем встретимся. Можно у нее дома или у меня. Но и этот бар сойдет.

— Нет, я не буду с ней больше встречаться. Да и с тобой незачем.

— Но почему?

— Не обязан объяснять. И так многое сказал. Хватит! — Он резко встал из-за стола и чуть не опрокинул его. — Парень! — крикнул официанту. — Запиши на счет господина Васильева из семьсот пятого.

— В чем ты винишь ее? В нелюбви? Но она горой стояла за тебя. Мужа лишилась. Работы. Соседи ее ненавидели. Все твердили, отдай Андрюшу в специнтернат, считай психушку.

— Лучше бы отдала, — яростно прорычал Аллигатор, раздув ноздри. Он знал, в такие мгновения он по-настоящему страшен. — Но она выбрала лучший способ, чтобы от меня избавиться.

— Мама говорила, что немного замешкалась и пошла тебя искать через пять минут. Ей просто нужно было время, чтобы взять себя в руки. Она не думала, что ты так далеко убежишь.

— Да ну?

— Она искала тебя. Потом подключила милицию. Но кто знал, что ты упадешь в люк, а его потом закроют?

— Я не упал — меня столкнули.

— Кто?

— Она. Твоя мать. И этому были свидетели.

— Алкаши, живущие в канализации?

— Да, алкаши. Но в них больше человеческого, чем в некоторых цивильных. Они спасли меня. А мать хотела убить…

Глава 8

Ужасный день…

Один из худших! А Валентине было с чем сравнивать. За пятьдесят пять лет чего только плохого с ней не случалось.

Проводив Аркашу, она легла на диван. Не включив ни света, ни телевизора. Темнота и тишина обволокли ее, но не успокоили. И сон не шел. Валя рывком села, зажгла торшер.

У задрапированного жутким бархатом окна стоял антикварный пюпитр. Его ей подарили. Шикарная вещь, пожалуй, самая ценная из всех, что есть в доме. На него давным-давно не опускали ноты. Валя не занималась с учениками на дому и сама не играла. И не только из-за пальцев, которые превратились в корявые ветки погибающего дерева. В ней самой музыка давно отзвучала. Она не рвалась из нее, как раньше. Может, поэтому и пальцы стали превращаться в ветки? Валя и сейчас могла исполнить несложное произведение. И делала это на уроках. Но дома она не брала в руки скрипку. Сколько лет уже? Пять-семь?

Но она все еще лежала на видном месте. И с ее футляра даже регулярно стиралась пыль.

Валентина подошла к нему, открыла, достала инструмент. Заиграла. Услышала музыку, но не прочувствовала ее. Как будто она звучала по радио.

Отложила инструмент, прошла в кухню, налила себе водки, выпила. Да простит ее покойная родительница, без компании, как алкоголичка.

Вернулась в комнату, жуя помидор.

Где-то в шкафу хранилась коробка из-под финских сапог. Их ей на двадцатилетие мама подарила. С трудом достала через знакомых. Стоили они как золотая цепочка, но дочь не желала побрякушек, пусть и драгоценных, а вот о замшевых сапогах с опушкой из овчины мечтала. Надо сказать, что они стоили каждого потраченного на них рубля. Когда вышли из моды, Валя таскала их, выезжая на дачи к друзьям. С коляской в них было удобно гулять, и ногам тепло, и подошва не скользкая. Когда они растянулись, то достались в наследство маме. Сапоги так и не сносились, только потеряли вид спустя десять лет, и их выкинули. А коробка так и осталась в доме. Она была такой же классной: плотной, бархатной. Валя в нее складывала свои дневники. Да, она вела их, пока не поняла, что душу бумаге не изольешь.

Коробка, о которой забыли давным-давно, нашлась быстро. Стояла на антресолях над ящиком с елочными игрушками. Валя достала ее, сняла крышку. Вот они, дневники. Но ее интересовали не они, а фотографии, что она засунула между страницами. На них ее сын, Андрюша. Пара портретов и несколько групповых снимков: они всей семьей, еще с папой Пашей, дети с мамой, они же с бабушкой. Сын ненавидел фотографироваться, поэтому семейный альбом был заполнен кадрами с Ксюшей. Когда по ее просьбе Валя убирала те снимки, на которых был запечатлен Андрюша, страницы не поредели, на них лишь появились проплешины.