То ли ангел, то ли бес

Валя взяла в руки фото, сделанное за пару месяцев до того, как сын… погиб? Нет, по новой версии, убежал от нее и упал в канализационный колодец. На ней Сюся и Анюся вдвоем. Стоят, держась за руки. Дочка улыбается, щеки чуть ли не на плечах лежат. Сын сурово смотрит исподлобья. Худой и длинный, уши большие, рот до ушей. Совсем на сестру не похожий… На первый взгляд. Да и на второй. Комплекция, масть, черты лица… И все же Сюся и Анюся чем-то друг друга напоминали. Сходство было едва заметным, но именно сейчас Валя его уловила.

Как и похожесть Аллигатора на того мальчика, что кусал до крови ее соски, отрывал головы куклам сестры и крылья мухам, бил сверстников. У Вали не осталось сомнений в том, что в дом Ксюши сегодня явился ее сын. Уже не худой, а мускулистый, не просто неказистый, а уродливый из-за тату, не лопочущий нечто невразумительное, а говорящий чисто и грамотно, не психованный, а выдержанный…

Это он, ее Анюся!

Из глаз Вали брызнули слезы. Обливаясь ими, она бросилась к скрипке, схватила ее, пристроила кое-как, смычок схватила, точно поварешку, но заиграла так, как не играла двадцать с лишним лет…

Нет, не хорошо. Пожалуй, ужасно. Но музыка, что рождалась сейчас, соответствовала душевному состоянию Валентины. Можно сказать, ее рвало нотами.

Она играла недолго, минут пять. Чередовала отрывки из известных произведений с импровизацией, пока не услышала стук в дверь. Колотили так, что дрожали стены.

Валентина положила инструмент на диван и направилась в прихожую. Прежде чем открыть, посмотрела в глазок. Увидела соседку. Это была мама Митюши. Муж от нее ушел давно, она осталась одна со своим дурковатым и уже не беспроблемным сыном и вечно пребывала на грани нервного срыва.

— Валя, имей совесть! — возопила она, когда ей открыли дверь. — Пиликаешь среди ночи!

— Извини, Таня, — так ее звали. — Я прекратила, больше не буду.

— И Митюша уже проснулся! — Дурачок был жив, вполне здоров и так же ласков. Вот только ластился он к девочкам, девушкам и женщинам уже не просто так. Любил пощупать их. Хватал за все, но особое предпочтение отдавал груди.

— Я уже извинилась.

Она собралась закрыть дверь, но Таня ее придержала.

— У тебя скоро день рождения вроде?

— Сегодня. Если еще нет полуночи.

— Ой, извини… Поздравляю.

— Спасибо.

— А почему ты дома одна?

— Отмечала у дочери. Приехала только что.

— Как Ксюша?

— Отлично. Счастлива в браке.

— Что-то не приезжает к тебе совсем…

— Да, все больше я к ней.

— А бабки у подъезда говорят, она с тобой не общается. Как и старший сын. Врут?

— Врут.

И захлопнула-таки дверь.

У Валентины с соседями были весьма прохладные отношения. Но бесконфликтные, что хорошо. Со старожилами все войны выиграла ее матушка, царство ей небесное! Жить через стенку с музыкантом, конечно, не так ужасно, как с тем, кто вечно делает ремонт, но тоже несладко. Спасало то, что стены толстые, кирпичные, а жили бы в панельном, Валю точно заклевали бы. А защитить ее некому: матушка скончалась, муж ушел…

Кстати, о муже. Она даже не знала, жив ли он. Алименты он платил исправно. Минимальные, и все же. После похорон Андрюши несколько раз заходил, чтобы навестить дочь. Но на ее пятилетие был в последний раз. Валентина звонила ему, звала, и Паша обещал прийти как-нибудь, но этого так и не случилось.

Впервые за долгое время ей захотелось с ним связаться. Сказать, что сын жив.

Сомнений в том, что Аллигатор — это Андрюша, не осталось. И сейчас Валя прокручивала в памяти все то, что от него услышала: о люке, бомжах, скитаниях. Разве может ребенок, живя в таких условиях, стать нормальным человеком? Тем более такой, как Андрюша. Родной отец его считал исчадием ада и пророчил ему страшное будущее. Да и Валя, когда представляла его, содрогалась. Она представляла его маньяком или наемным убийцей. Допускала, что у него выявится психическая болезнь, которую нельзя диагностировать в раннем детском возрасте. Но сегодня перед ней предстал адекватный человек (если не считать этих кошмарных тату). Попал в подходящую для него среду? Нашел себе подобных? Или тех, кто смог его обуздать? Быть может, он не нуждался в материнской жалости и Вале нужно было позволять мужу его пороть?

…И не найдешь ответов.

Снова захотелось играть на скрипке. Но дома нельзя. Татьяна снова прибежит.

Валентина схватила скрипку и смычок, положила в футляр и направилась в прихожую. Накинув пальто и обувшись, покинула квартиру.