То, ушедшее лето

— По-по у нас нет! — категорически отрезала Жанна. — И вообще, не тычтесь во все полки. — И, уже обращаясь к немцу, добавила: — Сначала по-по, а потом пол-лавки не досчитаешься.

Парень залился краской. У него так нежно заалели его толстые мордасы, что Жанне стало стыдно.

— Я пошутила, — сказала она и покраснела тоже.

— Мне нужны книги по… по театральному искусству, — запинаясь, пробормотал парень.

— Посмотрите вон там.

В лавку входит Арманда. Наконец-то! Лицо раскрасневшееся, на лице улыбка. «Здравствуйте», — говорит Арманда и сразу проходит в комнату за лавкой — сбросить плащ. Потом возвращается, туго обтянутая сиреневой шелковой блузкой и черной короткой юбкой. По сложению Арманда в мать. Ту тоже любое платье обтягивало так, что того и гляди лопнет.

— Не хотите ли кофе? — спрашивает Арманда.

Обращается она, конечно, к оберштурмбанфюреру. На лице — все та же сияющая улыбка. За эту улыбку Жанна готова ее убить.

— Если это вас не затруднит, — улыбается немец.

Конечно, не затруднит. Арманду ничто не может затруднить. Арманда сама любезность. Сейчас она пойдет варить эрзац-кофе, а Жанне опять придется вести беседу. С ума сойдешь!

— Там ничего нет по театру, — говорит парень.

Жанна вспыхивает. Она же точно помнит, что там была какая-то книжка!.. Гневно стуча каблуками, Жанна идет к дальней полке и, присев на корточки, водит пальцем по корешкам.

— Ну, а это что?!

Она вытаскивает растрепанную книженцию и сует ее парню:

— Глазами надо смотреть!

Парень и смотрит глазами, но не на книжку. На Жанну. Редких людей красит злость. Жанну красит.

Немец тоже смотрит на Жанну и улыбается. Улыбка у него отвратительная, как сахарин. Не пристало ему улыбаться. Палачи не смеют улыбаться. Это противоестественно.

Входит Арманда.

— Я поставила кофе. Может быть, посидим в гостиной?

Ага, значит, Кит ушел…

— С удовольствием, — говорит подполковник. — Благодарю вас.

Слава богу, парень начинает копаться в еще каких-то книжках, и Жанна должна остаться в лавке.

— Мы вас ждем, — немец одаривает ее еще одной улыбкой.

Под дребезжание колокольчика в лавку входит отец. Ну еще бы! То никого, то все сразу. Жанна отводит его в сторонку и, показывая глазами на гостиную, говорит:

— Там пьет кофе этот… фюрер. Извинись за меня, я должна уйти.

Патер ностер озабоченно кивает. Только фюрера ему не хватало. Но потом он, конечно, одобрит все действия Арманды. Быка надо брать за рога. Ну вот и берите. А Жанну увольте. У Жанны свои дела. Ничуть не менее важные.

— Берете вы эту книжку или нет? — спрашивает она у парня.

Он говорит:

— Беру.

— Сорок пфеннигов, — говорит она.

Парень вытаскивает из кармана кучу мелочи. Отбирает четыре никеля, протягивает Жанне. Ему ужасно не хочется уходить, но она смотрит на него так, что волей-неволей приходится ретироваться. Потом, даже не заглянув в гостиную, уходит и Жанна.

До семи еще далеко. Тем лучше. Можно побродить. Остудить себя. Собраться с мыслями. И с чувствами тоже. Но так почему-то не говорят. С мыслями собираются, а с чувствами — черта с два! А вот ей обязательно надо собраться и с тем и с другим.

Ну, а что ее, собственно говоря, так раздергало? Отчего она вся на взводе? Разве привыкать ей к усложненным ситуациям? А ведь каждую минуту она может сорваться. А тогда… Что тогда? Ну что? Боится она или нет? Только честно. Самым честнейшим образом!

Какое-то время она идет сжавшись, опустив и без того покатые плечи и некрасиво горбясь, идет, как будто ее должны ударить, она действительно ждет удара, потому что если человек о чем-то спрашивает самого себя, то он уже знает ответ и только тянет время.

Жанна ничто так не презирает, как страх. Жанна считает — ничто так не унижает женщину, как страх. У сильного пола есть право на слабость, для «слабого» пола это непростительная роскошь.

Наконец она распрямляет плечи, поднимает голову, только губа еще прикушена почти до крови. Так и надо.

Когда Жанна подходит к церкви, Эрика еще нет. Церковь открыта, играет орган. От нечего делать она заходит внутрь. Садится на дубовую скамью. Там уже сидит дама в черной вуали. От органа гудит в ушах. Сначала просто гудит, потом что-то отзывается на это гудение. Отзывается физически, словно вибрировать начинает; что-то в тебе вибрирует, вибрирует, и наконец оказывается, что глаза у тебя на мокром месте. Да нет, это вовсе не от органа, а оттого, что сама ты сегодня дура. А орган гудит. Прямо до одурения. Женщина под вуалью всхлипывает. Интеллигентно всхлипывает, не напоказ. А орган гудит. Орган заполняет все мыслимое пространство. И под непрозрачной вуалью всхлипывает дама. Кого она похоронила? Хорошо бы когда-нибудь старого. Жанне не хочется, чтобы хоронили молодых. Играет орган. Жанна быстро-быстро моргает, но две непослушные слезинки все равно выкатываются из глаз. Она зло смахивает их и почти выбегает из церкви.

Эрик ее уже ждал. Она быстро придумала первую фразу, но сказать ее не успела. Он бросился к ней сломя голову.

— Здравствуйте, Жанна!

Она протянула ему ладошку, он быстро пожал ее и тут же, с ходу: