Точка дислокации

Убийца обретался тут же. Он стоял спиной к двери перед раковиной и, судя по некоторым признакам, брился. На нем были мятые брюки и несвежая белая рубашка с засученными, чтобы не замочить, рукавами. В раковину, курясь паром, била струя горячей воды, зеркало запотело снизу, но это не помешало Виталию Адамовичу разглядеть в нем смуглую горбоносую физиономию, из-за покрывавшей ее нижнюю часть пены немного похожую на мусульманского Деда Мороза.

— В чем дело, уважаемый? — прервав пение и недовольно воззрившись на отражение Курбанова в зеркале, осведомился этот тип голосом Магомеда Расулова. — Тебя в дверь стучаться не учили?

Все это было до невозможности дико. Курбанову подумалось, что это, должно быть, сон. Наверное, организм ближе к старости начал выкидывать фортели — встал, принял душ, выпил кофе и тут же, прямо в кресле, уснул. А может, и не вставал, и кофе не пил, а лежит там, куда улегся с вечера, в своей постели, и продуцирует цветные приключенческие ролики, так сказать, на злобу дня…

Поверить в это было куда легче, чем в то, что надежно запертый и бдительно охраняемый пленник каким-то чудом выбрался из своей темницы и, перебив голыми руками вооруженную охрану, явился сюда только затем, чтобы побриться.

Все эти мысли и ощущения пронеслись в голове за какую-то мизерную долю секунды. Генерал стряхнул с себя оцепенение и крепче сжал рукоятку маузера: неважно, сон это или явь, потому что с пробравшимся в сердце твоей крепости врагом и во сне и наяву поступать надлежит одинаково. Если это сон, маузер непременно превратится в какую-нибудь дрянную пластмассовую игрушку или просто в гнилой сучок, а дагестанский Санта-Клаус с бородой из мыльной пены — в большую обезьяну, каковой он, несомненно, и является на самом деле — где-то там, в глубине своей мусульманской души…

Оружие в его руке даже не подумало во что-то превращаться. Оно оставалось тяжелым, твердым и надежным. Вышедший из сборочного цеха Маузерверке в далеком тысяча девятьсот шестнадцатом году, но и спустя почти столетие не утративший своей убойной мощи антикварный пистолет плавно поднялся на уровень глаз, почти коснувшись длинным стволом затылка Расулова.

В это время картинка в зеркале, вот именно как во сне, неожиданно и зловеще переменилась. В туманной глубине запотевшего стекла над левым плечом Виталия Адамовича неторопливо, как луна над горизонтом, взошла еще одна физиономия. Физиономия эта была ему, увы, хорошо знакома, и ее появление, хоть во сне, хоть наяву, не предвещало ничего хорошего. Курбаши понял, что погиб, за мгновение до того, как сильная рука, протянувшись из-за спины, мертвой хваткой вцепилась в запястье и вывернула его под немыслимым углом, заставив генерала охнуть от боли и разжать пальцы.

* * *

Лес стоял по обеим сторонам дороги стеной непроницаемого мрака, иззубренный край которой уже был отчетливо виден на фоне наливающегося сереньким предутренним светом неба. Летящий свет фар скользил по обочине, выхватывая из темноты медные стволы сосен, растопыренные корявые пальцы оголившихся ветвей и инкрустированные монетками опавших листьев опахала еловых лап. Периодически то справа, то слева мелькали асфальтированные боковые съезды, кое-где сквозь гущу древесных крон короткими вспышками яркого света мелькали горящие фонари, а может быть, чьи-то бессонные окна. То, что с дороги, да еще в темноте, представлялось дремучим лесом, на самом деле было поселком, обитатели которого дорого ценили свое уединение и строились так, чтобы даже издалека не видеть соседей.

Юрий Якушев вел машину медленно, до боли в глазах всматриваясь в освещенную фарами обочину, чтобы не пропустить описанные Саблиным приметы — старый дуб и километровый столбик с отметкой «48». Рядом посапывал носом и вонял перегаром задремавший Баклан. Сетка трещин на ветровом стекле напротив его лица то и дело наливалась светом, вспыхивая затейливым электрическим узором, как новогодняя гирлянда в витрине магазина. Это происходило, когда свет фар едущей следом «Лады», пронзив салон «бентли» навылет, как пуля, попадал на многочисленные грани разбитого триплекса, заставляя их вспыхивать и переливаться. Данное явление, при всей его неоспоримой красоте, слегка раздражало Спеца, поскольку существенно ухудшало обзор.

Сразу за поворотом справа от дороги над спутанной гущей подлеска воздвигся дуб — древнее могучее растение, из-за своей чудовищной толщины казавшееся приземистым. Мощные корявые ветви распростерлись далеко в стороны почти параллельно земле, похожие в свете фар на щупальца окаменевшего гигантского спрута, густая крона все еще была рыжей от мертвых листьев, которые упорно не желали опадать. Юрию подумалось, что Саблин не соврал: ошибиться и впрямь было невозможно. Он поехал еще медленнее, а когда впереди показался белый столбик с табличкой, на которой поблескивали нанесенные световозвращающей краской цифры четыре и восемь, съехал на обочину и остановил машину.

— Подъем, птица, — сказал он вполголоса, — приехали.

— Да я и не сплю, — тоном оскорбленной невинности заявил Луговой.