Дни потянулись если и не «своим чередом», то весьма однообразно и размеренно. Орландо сверялся с маршрутом по секстанту. Навигатор не работал. Ветер был в основном попутным — от фордевинда до галфвинда, и им не приходилось уходить в лавировку, что с таким вооружением могло бы создавать проблемы. Скорость продвижения была довольно равномерной — по расчетам Орландо, в мусоре они преодолевали около ста пятидесяти миль в сутки. Орландо сумел рассчитать дрейф — их все время приблизительно одинаково относило на юг, около одного градуса они теряли именно на этом. Понимая это, Орландо устанавливал курс ближе к северу, хотя им надо было следовать на северо-северо-восток.
В первые дни Люси радовалась еде, некоторой, пусть и странной, свободе — ей не надо было ежедневно ложиться под кого бы то ни было, и одно это давало ей заряд оптимизма. Ченс был в восторге от путешествия и испытывал смесь веселья и жути, то особое чувство, которое испытывают дети и первооткрыватели. Робертсу надоело просить об освобождении, и он свыкся с мыслью, что ему предстоит просидеть в плену неизвестно сколько. Зато он обнаружил в себе дар рассказчика и травил байки о военной жизни, о Зилу и Фостере.
На пятый день Ченс разбудил Орландо.
— Эй, капитан. Смотри! — дергая того за плечо, волнуясь, воскликнул Ченс.
Орландо открыл глаза и завопил от переизбытка чувств: за бортом почти не оставалось мусора.
— Шестьсот миль мусорного моря позади! Мы прошли треть пути!
Люси, проснувшись, вперилась в океан — такой синий, такой бесконечный, такой чистый — такой, каким выросший на острове молодой человек мог видеть его только на картинках.
Весь экипаж приободрился — даже Робертсон как-то повеселел и начал верить в то, что затея не так уж и плоха, и у них получится достичь большой земли. Конечно, у европейца или жителя Соединенных Штатов язык бы не повернулся назвать остров Пасхи большой землей, но там был аэропорт, отели, интернет и все достижения цивилизации. Тем не менее Робертс был настолько и искренне счастлив, что Орландо решил развязать его, рассчитывая работать в три смены. Но — не вышло. Солдат ни черта не понимал в морском деле и оказался плохо обучаем. Он вообще не мог понять, как работает парус, почему он может идти даже против ветра, и как все это устроить.
В течение следующих пары дней веселье начало угасать — вместо трехсот миль они сумели пройти всего сотню из-за сильного верхнего течения, которое относило их на юго-запад, ровно обратно, к острову. Орландо предположил, что это течение заканчивает свое действие ровно там, где начинает работать островная воронка, из которой они сумели выбраться. Здесь стоит сделать особое замечание — действительно, как показали дальнейшие исследования, уже серьезные и научные, из воронки можно было выйти в периоды ее ослабления, когда температура верхних слоев быстро понижалась, то есть в конце весны. Однако выйти можно было только на очень легком судне, которое скорее шло по мусору, чем по воде — и шлюпка была именно таким судном.
Сто миль за два дня — это оставшиеся 1200–1300 миль за 24–26 дней. Расчет хорош, да неверен — топлива осталось всего на пару дней, а дальше шлюпка попадала в зависимость от ветров и сил гребцов, и грести было почти бесполезно — вместо расчетных шестерых человек, у Орландо было максимум пара, и то — на полдня. В этот момент Орландо начал обдумывать худшие варианты.
Однако шлюпке опять начало везти, и в следующие дни дул хороший ветер, что позволило им преодолевать по сто восемьсят миль ежедневно, и они «догнали» собственный график. Ветер постепенно усиливался, и из десяти метров в начале превратился в пятнадцать, да еще с порывами до двадцати, так что мачта начала скрипеть, а парус пришлось настройками растягивать в максимально плоскую поверхность, чтобы уменьшить его силу.
На десятый день грянул шторм. Шквалистый ветер обрушился из-под фронта встречных туч. Орландо принял решение снять мачту и парус — и весьма своевременно, потому что поднялась волна, которую невозможно продуктивно преодолевать шлюпке их водоизмещения. Такую погодку, с устойчивым ветром от двадцати до тридцати метров в секунду, можно звать и бурей, и штормом, но для легкой шлюпки более применимо слово «ад». В разбитое окно и дыру для мачты на потолке постоянно заливалась вода. Оранжевую скорлупку суденышка швыряло по волнам добрых два дня так, что даже поесть было невозможно — в редкие минуты условного «затишья» экипаж отчерпывал воду, выливая ее прямо из двери, а во время настоящей болтанки все прикреплялись, как могли — ремнями и веревками, к скамьям, и ждали, когда это кончится.
Все стихло на тринадцатый день экспедиции. Орландо достал секстант и пришел в ужас — их отнесло на запад, где они попали в штилевое пятно. До цели было больше тысячи миль. Солнце жарило неимоверно, но установленный парус болтался без ветра, только изредка наполняясь, чтобы пройти сотню метров и снова повиснуть. Расход воды вырос — и в этом Орландо тоже чувствовал угрожающую ситуацию.