Точка невозврата

Спящий над ним «слон»[37], протирая глаза, соскочил с койки и, скривившись от натуги, подпер ее плечом, не давая койке таким образом обрушиться на находившегося в опасности дембеля Калошина.

— Опасность миновала! — через некоторое время скомандовал Калошин.

Слон, отдуваясь, полез наверх досматривать прерванный Калошиным сон, в котором мама звала его со двора на ужин.

Конечно, о дембеле мечтают все. Хотя бы из-за того, что там, на дембеле, есть девки, которых Калошин не видел уже почти два года. До призыва особо так и не обращал на них внимания, а только здесь понял, какие это совсем другие существа.

Поэтому сержант Калошин решил написать письмо.

Дедушка Советской армии писем родителям писать не любит. Так, телеграмму иногда, когда патруль по городу, мол, жив-здоров, подробности письмом. Правда, неприятность тогда одна вышла. Калошин попросил туркмена Алдыбергенова, который шел в патруль, дать такую телеграмму. Ну Алдыбергенов и дал: «Калошин жив, подробности письмом». Большой переполох подняли тогда родители Калошина.

Поэтому Калошин будет писать письмо девушке. Сочинять текст письма Калошин тоже не будет. Дедушке Советской армии этого не положено по сроку службы. Можно разбудить какого-нибудь грамотного духа, попадаются иногда такие поэты, что слезу прошибает. Такого духа ценят, также как и духа-художника или духа-сапожника. А можно взять толстую общую тетрадь, хранящуюся в каптерке, с разными любовными заготовками. Калошин пошел в каптерку, взял чистый лист бумаги и раскрыл наугад тетрадь с заготовками.

«Каждый день, проведенный без тебя, кажется мне вечностью», — прочитал Калошин. Слабовато. «Как я жалею, что не могу прижать к своей груди ничего, кроме холодной стали автомата!» А вот это уже получше, пожалуй, пойдет. Калошин выписал фразу и перевернул страницу. «Спи спокойно, моя девочка. Закрой свои большие ресницы. Пусть тебе приснится счастливый сон. А я здесь с автоматом в руках буду охранять твой покой». Это надо будет поставить в конце. Вот еще: «Не говори, что наш мир так печален, не говори, как трудно ждать солдата. Постарайся среди невзгод, обмана и предательства надеяться, верить и любить». Надо тоже выписать. Хотя не очень понятно, к чему это, но девчонки так любят, вот пусть и разбираются, что к чему.

Глава 17 Неприятности продолжаются

Подполковник Клещиц подошел к окну своего кабинета и уставился на видневшуюся вдали двугорбую сопку. Вот уже пять лет он смотрит из окна на эту сопку. Просто больше вокруг ничего нет, только эта сопка и все. Уезжать отсюда Клещиц будет пекинским поездом. Можно, конечно, самолетом из Борзи до Читы, потом маяться сутки с пересадкой на рейс Чита-Москва, потом вылететь в три часа дня, лететь шесть часов и прилететь в Домодедово тоже в три часа дня. Но он так не хочет. То ли дело отдельное купе, бутылочка коньяка с салями под перестук колес. Видеть уплывающий борзинский вокзал, а потом читинский, суетливых местных мужчин и женщин на перроне. Но главное не это. Главное, это знать, что ты уже никогда сюда не вернешься. Это ж удовольствие, которое необходимо растянуть. Поэтому и покидают эти края заменщики часто не самолетом, а на Пекинском поезде. Перед Иркутском несколько часов поезд будет ехать по берегу Байкала. Клещиц представил, как он будет смотреть в окно на величественные виды, а в руке у него будет дымиться чашечка заваренного кофе с коньяком. Но до этого еще нужно дожить.

Клещиц устал. От этой чертовой дыры с дурацкими голыми сопками, где нет ни одного деревца, кроме чахлых кустиков. От этого человеческого материала, который не хочет жить спокойно. От этих швей-мотористок, которые щелкают зубами и пытаются схватить проходящего мимо лейтенанта. От этих лейтенантов-двоечников, мучающихся от спермотоксикоза. А кого еще пошлют сюда после училища, отличников, что ли? Хотя вот прислали же сюда отличника боевой и политической подготовки лейтенанта Боклана. Потому что ЗабВо — это не только ссылка, но и хороший трамплин для пути наверх, на вершину военного Олимпа. Отслужит этот Боклан годик — и придет ему персональная замена куда надо, хотя бы в ту же Германию. А оттуда уже в Академию.

Клещиц хочет, чтобы за окном просто шел дождик. Чтобы капли ударялись о подоконник — кап, кап. Но в этих краях так не бывает. То месяц ни одного облачка, то потом дождик рванет такой, что телеграфные столбы поваляет.

Так вот, если этот шквал неприятностей не остановится, то не видать ему в этом году замены. Ни проплывающего за окном купе Байкала, ни дымящегося кофе с коньяком, ни перестука колес, нихрена вообще не будет тебе, дорогой товарищ Клещиц.