Читаем Точка невозврата полностью

Точка невозврата

Тут опять прихватило меня, аж противно! Надо целоваться, а я плачу и все. В Вислого вцепилась, аж пальцы побелели и реву, как корова. Больше всего мне хотелось быть чьей-то. И вот стала — Вислякова. Так теперь написано в моем паспорте.

О, Господи! Марш Мендельсона грянули, тут уже и тетя Маша глаза вытирает кружевным платочком. И даже дядя Кеша, в парадном костюме, при галстуке, с тетей Машей рядом стоит и зачем-то трет глаза. Вислый с непривычки крутит золотую гайку на безымянном пальце правой руки и иногда морщится при резком движении. Бичи-таки сломали ему тогда ребро на виадуке. Ну и меня тоже, как и положено, колечко тоненькое на пальчике. А на другой руке — тоже колечко на пальчике, только с темно-зеленым камешком. Когда весенний лучик падает на камешек, он вспыхивает огоньками, как маленькое зеленое солнышко, у меня на руке.

Это колечко сегодня утром мне дала тетя Маша.

— Это фамильный изумруд твоей матери. Она велела мне передать его тебе в день твоей свадьбы. Твоя мать носила это кольцо на безымянном пальце левой руки, возьми примерь, это очень дорогая вещь. Если у тебя будет дочь — передашь ей в день ее свадьбы.

Я сунула палец в кольцо, и оно село, как влитое, как будто всю жизнь носила. Ну, а жизнь у меня только начинается, то все было прелюдией. Дурацкой, нелепой, мерзкой, вонючей прелюдией, как запах в холостяцких ДОСовских квартирах. Въелась в меня прелюдия.

Дождалась женского дня в нашей городской бане и, как ненормальная, мочалкой оттиралась. Три куска мыла извела, тазиков десять воды горячей, сколько терпеть можно, на себя вылила, чуть не окочурилась, так от прелюдии своей оттиралась. Бабы в бане перестали мыться, на меня уставились, подумали — чокнутая или чесоточная. На всякий случай тазики свои позабирали и подальше от меня перебрались.

Бельишко свое в узелок связала, развела костер во дворе, облила керосином и сожгла. Хотела пояс-утяжку с китайскими бриллиантами тоже сжечь, но потом Ирке Фигуре подарила. Ирка как тигрица раненая ходит. Спички от нее зажигать можно. Ну и врезала подносом по кумполу какому-то пехотинцу в «Садко». Понятно, драка получилась, Ирке пехотинец нос расквасил, а ему Иркины защитники, тоже из военных, глаз подбили и челюсть своротили.

Большой военный начальник Клещиц не обманул. Сразу после свадьбы командир части подписал приказ о замене лейтенанта Вислякова в ГСВГ. Бригадные аристократы, Боклан-младший и капитан Козлов, зубами скрежетали от зависти. Не помогли ни чтение немецких газет, ни загадочная тонкая структура уравнений Максвелла, ни папа-Боклан.

А деревенский хлопец Колян Висляков только что получил в строевой части на руки бумагу:

«Лейтенанту Вислякову Н. В. прибыть в распоряжение штаба группы советских войск в Германии, город Бюнсдорф (Wunsdorf), Восточная Германия».

За такую бумагу капитан Галимов согласился бы съесть свои собственные форменные носки и фуражку впридачу, но никто ему не предоставит в ближайшие годы, а может быть, и никогда, этой заманчивой возможности.

Кроме этой бумаги у лейтенанта Вислякова есть я — борзинская жена Люся. Ну а у меня есть мое счастье — Колян Висляков. Мое тяжелое счастье.

Стерпится-слюбится…

Колян на самолете хотел отсюда улетать, а я ему: «Давай, Коля, свадебное путешествие устроим через всю Россию на поезде! Купе закупим на двоих, а? Со мной скучно тебе не будет!»

Вечером Висляков принес билеты на поезд, меня опять слезы душить начали. Утром Колян пошел на службу, станцию свою передавать, обходной подписывать, а я уже на мясокомбинате рассчиталась, на работу идти не надо. Я теперь офицерская жена! Слышите? Вышла на улицу, солнце весеннее такое теплое, глаза слепит, вот так все переполняет, лопну сейчас!

Поделиться надо, а то лопну! С людьми не хочу делиться. Ни с кем делиться не хочу, даже с дядей Кешей. Села в автобус и к церкви поехала. Сама не знаю зачем. Наверное, чтобы не лопнуть, обидно было бы. В церкви пусто, только в свечной лавке старушка древняя сидит. Я купила свечку самую большую, зажгла и поставила перед иконой Иисуса Христа. Стала на колени перед иконой. «Спасибо тебе, Господи!» Потом пошла и купила еще свечу. Поставила у иконы Божией Матери. Приложилась к иконе губами, «Спасибо, Божия Матерь! Прости меня за все! Прости! Прости, пожалуйста!» Вот так стою на коленях, слезы опять текут, а я: «Прости, прости, прости…» Вот и вся молитва…

Выхожу из церкви, а там какая-то нищая у ворот стоит. Я выгребла все деньги из карманов, рублей двадцать, и отдала ей.

— Как же имя твое? — спросила нищая. — За кого помолиться?

— За Людмилу и Николая. Нет, за Николая и Людмилу!

— Николай — это мужчина твой?

— Да, мой муж, офицер. Ракетчик. В Германию уезжаем.

— А ты, небось, местная? Красивая…

— Местная, да, — я кивнула головой.

— Любишь его? — хитро прищурилась старушка.

Я задумалась.

— Не знаю…

— А хочешь полюбить?

— Да, хочу! Очень хочу.