Точка опоры

Оставшись одна, начала читать. Владимир писал сначала о Цюрихе, где Аксельрод встретил его с распростертыми объятиями. Два дня прошли в задушевной беседе. Однако без особой пользы. Павел Борисович любезно разговаривал о том о сем, но менее всего о деле. Как видно, не решался. Заметно тянул в сторону Плеханова, хотя порой льстил, что задуманное гостем предприятие для них - возрождение, что теперь и они получат возможность выступать против крайностей Георгия Валентиновича, но тут же принимался убеждать, что необходимо обосноваться в Женеве. Под крылом у Плеханова!

Из Цюриха Владимир отправился в Женеву. Там Потресов, прибывший раньше, предупредил, что Плеханов страшно подозрителен, мнителен, всегда считает себя донельзя правым, держится раздраженно, и с ним надо разговор вести осторожно, чтобы избежать его пылких реплик.

"Ничего себе предупрежденьице! - отметила Надежда. - И Володя, как видно, сразу сделал вывод: предпочел Мюнхен".

Читать дальше помешала Анна Ильинична. Она пришла пораньше, чтобы поговорить с Надеждой наедине. Но не успела - вошел Мартов.

- Извините, - слегка шаркнул ногой. - Я, кажется, помешал.

- Ну что вы? - Надежда положила листки на стол. - Рада видеть...

Здороваясь, заметил листки:

- "Как чуть не потухла "Искра"?" Могу подтвердить: была такая угроза. - Закурив, взмахнул длинной нервной рукой с дымящейся сигаретой. Правда, все происходило задолго до моего приезда. Всю эту "историю" я знаю со слов Арсеньева. Потресова, - пояснил он. - И удивляюсь выдержке Ильича. Я бы не мог вести переговоры с таким спокойствием.

- Хорошенькое спокойствие - брата довели до жестокой бессонницы! Анна Ильинична перевела взгляд на Надежду. - Представь себе, Володя был совершенно неузнаваем. Исхудал от волнения. Даже послал телеграмму, чтобы остановили машину, на которой печаталось сообщение о готовящемся издании "Искры". Временами ему казалось: все потеряно.

- И он, и Арсеньев были готовы отказаться от дальнейших переговоров с группой "Освобождение труда", - сказал Мартов.

- С Плехановым, - уточнила Анна Ильинична, сверкнув глазами.

- Чудовищно! - покрутила головой Надежда. - Володя, ты знаешь, всегда относился к Георгию Валентиновичу с такой, я бы сказала, любовью.

- Мы все к нему так относились, - подчеркнул Мартов. - И разрыв был бы весьма чувствительным ударом по всему движению. Рухнули бы планы. Пришлось бы возвращаться ни с чем... Ну, не буду мешать.

Выхватив из кармана свежие немецкие газеты, одну подал Анне Ильиничне, с другой сел на подоконник.

- Дочитывай, Наденька, - сказала Анюта и тоже углубилась в газету.

"Я старался соблюдать осторожность, обходя "больные" пункты, - читала Надежда, - но это постоянное держание себя настороже не могло, конечно, не отражаться крайне тяжело на настроении. От времени до времени бывали и маленькие "трения" в виде пылких реплик Г. В. на всякое замечаньице... Г. В. проявлял всегда абсолютную нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы и притом неискренность, именно неискренность... Г. В. надулся и озлобился... сидел молча, чернее тучи".

Что же так озлобило высокомерного Плеханова? Надежда перевертывала страницу за страницей, возвращалась к отдельным строчкам, и перед ней возникали - одна за другой - картины взволнованных переговоров, затянувшихся чуть ли не на целую неделю. Плеханов ждал, что его с поклоном попросят в о л о д е т ь журналом и газетой, властвовать неограниченно. Все остальные будут при нем в роли мальчиков на побегушках. Он будет заказывать статьи и править их по своему усмотрению. Но к нему приехали не на поклон, заговорили о совместной работе, о полном равенстве, о соредакторстве шести человек. Плеханов сначала закапризничал: он, дескать, предпочтет остаться просто сотрудником, потом припугнул, что он не будет сидеть сложа руки и вступит в какое-либо иное предприятие.

"Мою "влюбленность" в Плеханова, - продолжала читать Надежда, - тоже как рукой сняло, и мне было обидно и горько до невероятной степени. Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, veneration*, ни перед кем я не держал себя с таким "смирением" - и никогда не испытывал такого грубого "пинка". А на деле вышло именно так, что мы получили пинок: нас припугнули, как детей, припугнули тем, что взрослые нас покинут и оставят одних, и, когда мы струсили (какой позор!), нас с невероятной бесцеремонностью отодвинули".

_______________

* Благоговением (англ.).