Точка опоры

- Ладно ли переписано-то? - спросил Слепов, сутулясь перед столом начальника. - Я старался буковку к буковке, чтобы все ясно.

- Вижу ваше прилежание. - Зубатов, успевший заметить фиолетовые пятна на губах посетителя, едва сдержал усмешку. - Правда, кое-где и кое-что, пошевелил растопыренными пальцами правой руки, - надобно поправить. С вашего разрешения, конечно.

- Сделайте милость. У меня грамотешка-то, сами знаете... В гимназиях не обучался.

- Понятно. А у нас поправить есть кому.

Перелистывая тетрадку, Зубатов, как цензор, делал пометки красным карандашом; перевернув последнюю страницу, сложил руки на столе:

- Потребуются не только орфографические, стилистические, но и логические поправки.

- Как вы изволите сказать? Я чтой-то...

- По содержанию, говорю, тоже кое-что надо привести в порядок. Мы все сделаем. Вы не беспокойтесь. Перепечатаем на ремингтоне, дадим на августейшую визу великому князю Сергею Александровичу. Ну, а там уж вы примете в окончательном виде, подпишете, тогда и представим на утверждение. Все будет законно.

- Благодарствую. Несвычно нам писарское-то дело. Без интеллигентов-то вроде и шагу не шагнешь. А как с ними обходиться? Дозвольте узнать. Ежели пожелают которые к нам в общество.

- Есть такие? Ну что же, принесете списочек - мы посмотрим.

Зубатов навалился грудью на стол, заговорил доверительно:

- Видите ли, Феофил Алексеевич, интеллигенция двоякая. Это вы, вероятно, и сами замечали. Есть солидная. Скажем, некоторые профессора помогают правительству в его заботах о рабочих. Вот, к примеру, профессор Мануйлов в здешнем университете. Недавно в одной лекции студентам сказал: "Нет больше у нас ни народников, ни марксистов, а есть социально-политическое направление, которое стремится улучшить быт рабочих и народа на почве существующего строя". Это - в ваш адрес, о вашем обществе. К сожалению, есть пока еще и другая интеллигенция, мелкая, злобная, недовольная существующим строем. Она и мутит народ. Марксята подливают масла в огонь. Им, видите ли, хочется из маленькой искорки раздуть большое пламя. Таких на версту не подпускайте. А нам о них словечко. Тихонько, шепотком. Кроме одного меня, никто не услышит. А мы их... - Зубатов махнул над поверхностью стола растопыренной ладонью, будто хотел поймать мух, потряс кулаком. - Вот так. И - в Сибирь их, в Якутку, к белым медведям!

Сергей Васильевич встал, прошелся по кабинету. Подошвы ботинок у него все еще скрипели.

- Да, - спохватился он, остановившись возле шкафа с книгами, - чуть не забыл: у меня для вас и ваших друзей приготовлен подарок. Вот! - Достал книгу Эдуарда Бернштейна, только что изданную на русском языке благодаря его, Зубатова, настоянию, подолбил по обложке указательным пальцем. Умнейший человек! Когда я прочел это в оригинале, у меня душа затрепетала: вот, думаю, отыскался для нас союзник в борьбе с безобразной российской социал-демократией! И я не ошибся: господин директор департамента полиции со мной согласился.

Сергей Васильевич с торжественным жестом вручил книгу Слепову:

- Читайте. И рекомендуйте автора рабочим как искреннего друга, уразумевшего, что марксизм был зловредной ошибкой. Был! Мы его искореняем подчистую.

3

Слепов ходил в охранку по два раза в неделю. На Тверской, стараясь держаться поближе к домам, свертывал в Большой Гнездниковский переулок; иногда, не доходя по бульвару до памятника Пушкину, пользовался проходным двором, устроенным для удобства полиции. Каждый месяц двадцатого числа получал от Зубатова на всех "вожаков" субсидию четыреста рублей. Одному Михаилу Афанасьеву - как председателю общества - восемьдесят пять целковых! Такие деньжищи! Ему, Слепову, полсотни. Обидно! У него хлопот-то гораздо больше, чем у этого Афанасьева. И тревоги больше. Еще слава богу, что все сходит благополучно.

Но однажды поздним вечером у выхода на Тверскую он услышал за спиной шаги: его настигали двое. Он пошел быстрее. И те двое тоже прибавили шагу. Один полушепотом окликнул:

- Господин Слепов, на минутку.

Другой схватил за воротник, прошипел над ухом:

- Не уйдешь, сука!

Первый, не дав крикнуть "караул", ударил по щеке:

- Продажная шкура!

Второй со всего размаха грохнул кулачищем, как молотом, в грудь, сбил с ног.

- Братцы!.. - плаксиво взмолился Слепов. - Помилуйте!..

Но ему наносили удар за ударом, будто молотили ржаной сноп.

Лежа на узеньком тротуаре, он левой рукой прижимал портмоне с деньгами, правой сумел достать свисток и сунуть в рот. Заглушая свист, его стукнули по зубам, отшвырнули к какой-то подворотне.

Когда с Тверской улицы прибежал городовой, никого из нападавших уже не было на месте происшествия, лишь слышался топот сапог по булыжной мостовой да лаяли во дворах за охранным отделением взбулгаченные собаки.