— Так-то оно так. Я сам — за царя-батюшку.
— Вот и выходит, что мы с вами — единомышленники.
— Доносить на кого-то… Это мне поперек сердца.
— Да не доносить. Поймите меня — советоваться. Я сам когда-то был молод, увлекался, читал запрещенные книжки, бегал в тайные кружки, пока господь бог не вразумил. И сейчас я, можно сказать, демократ, только не разделяющий революционного метода борьбы.
Борщ остывал, и Слепов снова взялся за ложку. А Зубатов продолжал:
— У нас одна забота — мир и благоденствие, согласие между трудом и капиталом. Я понимаю: вам, мастеровым, нужны, даже необходимы свои организации. Но почему непременно тайные? Можно ведь открыто, чтобы все было по закону, мирно, спокойно.
— Неужто будет так?
— Обязательно будет.
— Чтой-то мне неявственно.
— Все просто: и хозяева, и рабочие — все дети государя. Вас, мастеровых, — миллионы, и у царя-батюшки первая забота — о вас.
— На словах-то красиво. Только помнится мне…
— Вы не верите государю? — Зубатов вскочил. — Вам бы только смутьянство замышлять!
— Да я… Да что же это? Господи!..
Вошел Медников. На тарелке, которую он нес, источала пар отбивная с косточкой.
— Отставить! — скомандовал Зубатов, хотя никогда не был военным. — Господин Слепов отказывается от второго, — у него вдруг пропал аппетит.
«Что-то будет сегодня? — думал Слепов, передвигая ноги мелкими шажками. — Если не согласиться, он и впрямь в Сибирь закатает. А так клонит вроде бы сходственно. Чтой-то было слышно про эти нетайные организации рабочих. Будто бы на пользу…»
…Третий час шла беседа. Давно Медников унес опустевшие тарелки. Давно отодвинуты чашки, в которых был подан чай. А голос Сергея Васильевича все журчал и журчал:
— Если случится где-либо забастовка, я первый приду рабочим на помощь. И вся наша полицейская армия будет на вашей стороне: уладим спор подобру — заставим хозяев понять ваши нужды.
«Славно-то как! — пела душа у Феофила Слепова. — Как же раньше-то до этого не додумались? Сколько людей зазря головы сложили. Если бы знатье… Но не было такого человека, как Сергей Васильевич. Воистину ума палата!»
А Зубатов продолжал:
— Пока вы отдыхали у нас тут, мы почти договорились об организации первого вполне легального «Общества взаимного вспомоществования рабочих механического производства». Пойдете к Михаилу Афанасьеву. Его выберут председателем совета, вас — секретарем. Жалованье будете получать от нас. В добрый час! — Зубатов через стол пожал влажную и холодную руку собеседника. — Раздуете кадило, и мы отправим вас в большое турне, — в большую поездку, — по России-матушке. Будете всюду рассказывать о первом обществе. Пусть во всех городах, где есть рабочие, последуют этому богом подсказанному примеру.
Зубатов открыл сейф, достал две хрустящие бумажки с портретом Александра Третьего и великодушно протянул Слепову.
— Вот вам жалованье за тот месяц, который вы провели в этом вынужденном заключении. У вас ведь семья.
— Большущая. Тяжеленько бабе с детками пришлось без меня. — Слепов поклонился. — Расписочку написать?
— Помилуйте, какие расписки могут быть между нами.
— Благодарствую!
Кладя кредитки в карман, Слепов чуть было не прищелкнул языком: «Полсотни отвалил! Это тебе, Феофил, не баран чихнул! Деньжищи!»
Через какую-нибудь неделю Слепов принес Зубатову устав общества вспомоществования, переписанный с какого-то черновика в ученическую тетрадку химическим карандашом. Строчки были пестрые: густо фиолетовые буквы перемежались серыми и бледными.
— Ладно ли переписано-то? — спросил Слепов, сутулясь перед столом начальника. — Я старался буковку к буковке, чтобы все ясно…
— Вижу ваше прилежание. — Зубатов, успевший заметить фиолетовые пятна на губах посетителя, едва сдержал усмешку. — Правда, кое-где и кое-что, — пошевелил растопыренными пальцами правой руки, — надобно поправить. С вашего разрешения, конечно.
— Сделайте милость. У меня грамотешка-то, сами знаете… В гимназиях не обучался.
— Понятно. А у нас поправить есть кому.
Перелистывая тетрадку, Зубатов, как цензор, делал пометки красным карандашом; перевернув последнюю страницу, сложил руки на столе.
— Потребуются не только орфографические, стилистические, но и логические поправки.
— Как вы изволите сказать? Я чтой-то…
— По содержанию, говорю, тоже кое-что надо привести в порядок. Мы все сделаем. Вы не беспокойтесь. Перепечатаем на ремингтоне, дадим на августейшую визу великому князю Сергею Александровичу. Ну, а там уж вы примете в окончательном виде, подпишете, тогда и представим на утверждение. Все будет законно.
— Благодарствую. Несвычно нам писарское-то дело. Без интеллигентов-то вроде и шагу не шагнешь. А как с ними обходиться? Дозвольте узнать. Ежели пожелают которые к нам в общество.
— Есть такие? Ну что же, принесете списочек — мы посмотрим.
Зубатов навалился грудью на стол, заговорил доверительно: