Точка росы

Впрочем, справедливости ради, Броуди принёс интересный факт.

«Межлунье», значит…

Но это — завтра. А пока не мешало бы предупредить Киру насчёт того, что Роггендорф активно зашевелился.

Стэн набрал домашний номер газетчицы, но та не ответила. Это было, в общем-то, предсказуемо. Кира никогда не претендовала на почётный титул пай-девочки, сидящей дома по вечерам.

Пожал плечами, он положил трубку и вновь задумался о своём общении с «ассистентом». Зачем тот всё-таки вломился в контору? Хотел оказать психологическое давление? Не исключено. Или…

Стэн подскочил к столу, резко выдвинул ящик.

Дневник Эрика был на месте.

Сыщик вытер вспотевший лоб.

Повезло…

Хотя, пожалуй, если бы Роггендорф охотился за этой тетрадью, то её давно бы стащили. И даже сейф не помог бы…

Стэн заглянул в дневник — новых записей пока не имелось.

Но имелась догадка, возникшая сегодня в мотеле. Пора было её проверить.

Он выложил на стол три предмета.

Дневник, социологическая брошюра и атлас — стандартный, идентичный тому, что был сегодня у Вуда.

Три носителя информации.

Три зацепки, связанные с искажением восприятия и с городскими странностями.

И теперь они, так сказать, в комплекте…

Над столом пронёсся сквозняк.

Пространство коротко всколыхнулось.

Стэн ещё раз открыл дневник и увидел, как на бумаге проступают новые фразы.

Глава 24 (дневник)

Когда наступило утро и освещение стало более или менее сносным, я решил перенести на холст свои вчерашние впечатления. Постарался припомнить в точности, как блестели на оконном стекле дождевые капли, и приступил к работе.

Мистические символы, обожаемые древними классиками, никогда не вызывали у меня трепета. И даже теперь, после встречи с Вестником, мне казалось, что созвездие-призрак, сложенное из капель, — просто случайность, мимолётная игра света.

Но главное — узор выглядел эффектно, и я с увлечением орудовал кистью. Впервые после долгого перерыва работа доставляла мне удовольствие. Я прорисовывал тёмный фон — размытую вечернюю улицу — и ярко-жёлтые искры, которые составляли нужную комбинацию.

Два часа промелькнули, и наконец я отложил кисть. Отошёл на несколько шагов, чтобы оценить результат. Картина была ещё не готова, но визуальный центр тяжести я проработал тщательно; уже можно было судить, стоила ли игра свеч.

Подспудно я, конечно, надеялся, что наступает миг моего триумфа.

Но опять испытал разочарование.

Созвездие на холсте смотрелось броско, но нарочито. Если бы я увидел такой сюжет где-нибудь на выставке, наверняка решил бы — художник оригинальничает, пытаясь механически втиснуть символ из классики в современную парадигму. Это выглядело не художественным новаторством, а его имитацией.

В общем, шедевра снова не получилось.

И всё же…

Было в этой картине что-то неуловимое, заставляющее задуматься. Как будто я интуитивно нащупал верный подход, просто не смог пока его осознать. Да, я по-прежнему брёл впотьмах, но уже, кажется, в правильном направлении…

Поэтому на этот раз неудача не разозлила меня.

Я без всякой истерики смыл с холста ещё влажные, непросохшие краски. Не хотелось, чтобы какой-нибудь конкурент случайно увидел моё экспериментаторство и сообразил, как довести его до ума. В этом забеге я намеревался быть лидером — единственным и бесспорным.

Кто-то постучал в квартирную дверь.

Я вышел в коридор, открыл и увидел Мэгги.

Она была бледна, как после болезни, но взгляд её окончательно прояснился. Девчонка переоделась, промыла волосы, убрала с лица штукатурку.

— Ночевала сегодня дома, — неловко улыбнулась она. — Прости, что опять тебя беспокою. Если хочешь, уйду.

— Не надо. Заходи, не стой на пороге.

Она шагнула в квартиру, сказала тихо:

— За вчерашнее — очень стыдно.

— Выбрось из головы.

— Спасибо. В качестве благодарности предлагаю угостить тебя завтраком. Шла сейчас мимо вашей закусочной, оттуда выпечкой пахнет и свежим кофе…

Мы спустились по лестнице и заглянули к Янушу. Сели за тот же самый стол, заказали завтрак; я взял сосиски, а Мэгги — сырный пирог. Она никак не могла преодолеть смущение, и разговор не клеился. Но тут весьма кстати нас заметил Ферхойтен:

— Не помешаю?

— Присоединяйся, конечно.

Вряд ли я мог назвать его своим другом, однако он был одним из немногих, чьё профессиональное мнение имело для меня вес. В своё время он отучился в Академии трёх искусств, но не закоснел в догмах из позапрошлого века. За его творчеством я следил с некоторой ревностью и скромно полагал — если кто и скажет новое слово в живописи, то это будет один из нас.

— Ну что, — спросил он, — уже подготовил что-нибудь для Салона?

— Пытаюсь, — ответил я, — но пока выходит не очень. А ты?

— Тоже в затруднении. Есть несколько готовых полотен, надо выбрать из них. Если, конечно, не осенит новая идея. Почему бы, кстати, и нет? Короче говоря, не спешу, тянуть буду до последнего.

— Ну, у нас, по-моему, только Марта уже готова и в успехе не сомневается. У неё там целая серия будет с мясными тушами, насколько я понял.

Мэгги поморщилась при упоминании Марты, но промолчала. Я же добавил: