Точка росы

Строительство коломенского участка дороги было завершено в те же годы, когда была написана едва ли не единственная в мировой литературе поэма, посвящённая железной дороге (другого, впрочем, северо-западного направления): «Всё хорошо под сиянием лунным, / Всюду родимую Русь узнаю… / Быстро лечу я по рельсам чугунным, / Думаю думу свою…» Рельсы для думы над Рязанской дорогой привозили из Англии, мосты в разобранном виде и локомотивы поставлялись из Парижа, вагоны — из Берлина и Гамбурга. Дорогу строили английские инженеры, вот откуда на ней до сих пор сохранилось левостороннее движение. Так что потом мне было приятно сознавать, что, катаясь по ней то в Коломну, то в Москву, мы, пусть бессознательно, становились немножко англичанами. Некоторое время я даже был убеждён, что все железные дороги левосторонние, что в этом их принципиальное отличие от автомобильных. Но скоро выяснил, что Рязанская железная дорога — единственная в России с британским акцентом.

Детство мифологично в самой своей основе: всё в нём обладает именами собственными, любой пригорок, палисадник, шкаф или чердак. Ничто не прячется за нарицательностью — в детстве всё сказочно и баснословно, кругом есть повод для тайн, секретов и весь мир представляется огромным вкусным пирогом с тестом, замешенным на дрожжах любопытства, с начинкой загадочности. Сколь бы ни был убог окружающий мир, для детей он всё равно предстанет чарующим чертогом, ибо святость детства всесильна. За железнодорожной насыпью располагалось промышленное царство, населённое различными восхитительными объектами. Здесь обитали бульдозеры, сгребавшие египетские пирамиды из керамзита. Здесь ревели колоссальных размеров, высотой с дом, карьерные орки — самосвалы БелАЗ, выползавшие из Афанасьевского карьера: под ними плясал и раскачивался мост через Москву-реку. С их кузовов опасно сыпались под колёса наших велосипедов обломки известняка — им потом питались обжиговые печи цементных мельниц. За насыпью стояли на запасных путях «кукушки», в которых мы половинили ремонтные наборы гидравлики — латунные трубки, стратегический материал для воздушек: бой этих самодельных пневматических ружей бывал силен, у некоторых получалось расколотить дробинкой, насаженной на строительный герметик, «фугас» — бутылку из-под шампанского.

Миновав заводы, склады, цементные мельницы, горы щебня и песка, мы на лету совершали набеги на сады — дачные участки, где реально было поживиться сливой, мелкой грушей, но главное — пахучей смородиной, ароматно «смердящей», «смородящей»: две ветки, опущенные вместе с ягодами в котелок, закипевший над костром, обеспечивали нас самым вкусным в мире чаем. За садами шли пустыри и карьерные отвалы, поросшие березняком, куда после дождей мы заглядывали непременно ради грибов, и вот уже рукой подать до берега Москвы-реки, заросшего непроходимо ежевикой, продравшись через которую мы уже изнемогали от жажды. Если у самого уреза воды разгрести ладонями слоистое крошево известняка с кое-где попадающимися отпечатками папоротника и дать отстояться — увидишь, как забурлит, взбаламучивая песчинки, питьевой хрустальный фонтанчик, к которому теперь следует жадно припасть, пусть заломит зубы, не оторваться.

Всё это происходило за железнодорожной насыпью Рязанской дороги, всё находилось под строжайшим родительским запретом и называлось «Пойти за линию». «Где тебя носило? — спрашивала грозно мать. — Опять за линией шатался? Не смей! Хочешь под поезд попасть?» Но увещевания были напрасны.

А знаете ли вы, что такое железнодорожная милиция? А сколько максимум было вагонов в электричках и пассажирских поездах? Рекордный состав, который когда-либо двигался мимо нашего дома, состоял из ста двух вагонов — этакий уроборос длиной в два с половиной километра, управляемый «тяни-толкаем»: с двумя локомотивами, синхронизированными по радиосвязи, — один тащил спереди, другой толкал сзади. А знаете ли вы, каково получить резиновыми пулями по ногам от часовых, охраняющих забранный целиком в маскировочные чехлы, спешащий состав, в котором почему-то попадались простые с виду рефрижераторные вагоны. Годы спустя из лекций по баллистике, читавшихся нам, будущим офицерам РВСН, на военной кафедре в институте, я узнал, что на самом деле в этих вагонах перевозились не коровьи полутуши, а пусковые установки баллистических ракет, заряженных таким количеством оружейного урана, которого хватило бы на вечные двигатели для целой флотилии ледоколов, каждый размером с Манхэттен.