Точка росы

О деде Семёне в нашей семье знали мало, ничего особенного, кроме того, что мать моего отца его самозабвенно любила. Деду было двадцать девять, он недавно только успел повзрослеть всерьёз, хоть и был отцом троих детей. Я читал его письма с фронта — краткие и исполненные нежности. Родился дед в Уральских горах, в одном из демидовских заводских городков. Был необыкновенно красив и статен. Погиб в Белоруссии 1 января 1944 года. Именно поэтому бабушка никогда не праздновала Новый год. Ёлка, подарки, праздник — всё это было всегда вне её дома.

Так почему столь важна деятельность тех неизвестных мне людей, работа которых по оцифровке военных архивов видится мне самым существенным, что было сделано в новой России? Это — единственная вещь, имеющая отношение к главному, чего у нас нет: памяти. Память уничтожалась вместе с людьми, вместе с человечностью. Мёртвые издают титаническое молчание. «Видимый мир заселён большинством живых» — именно потому, что молчание мёртвых нерушимо. Но его можно услышать — на Мамаевом кургане, у подножия великой «Родины-матери». Когда я оказался на кургане, над ним уже сгущались сумерки. Почти никого не было на парковых дорожках, и я прошёл в одиночестве в гранитный мемориал, и вышел из него, и читал списки погибших сержантов, замечая преобладание закавказских фамилий. Курган этот набит сотнями тысяч жизней, но не в количестве дело. Дело в молчании, которое стоит над этим местом — высоко над Волгой, по которой семьдесят лет назад ходили оранжевые мастодонты, скрученные из клубов пламени, разлившегося из разбомблённых хранилищ, полных апшеронской нефти, — к ней рвался Гитлер, чтобы получить топливо для последнего броска.

Яд ва-Шем. Архив ОБД «Мемориал» и есть наш Яд ва-Шем. Товарищ мне рассказывал, что видел недавно на Валдае поклонный каменный крест с вырезанными на нём Христом и силуэтами солдат, вернувшихся домой: шинели, пилотки, вещмешки. Я поразился. Этот крест словно бы воплотил мою давнюю тяжкую мысль. Я считаю, что нам нужен свой Яд ва-Шем. В Израиле — это мощная организация: Национальный институт памяти жертв Катастрофы (Шоа) и героизма. В Иерусалиме находится мемориальный комплекс, чьё название взято из Библии: «…им дам Я в доме Моем и в стенах Моих место [память] и имя, которые не изгладятся вовеки…» (Ис. 56:5).

Впервые я там оказался, как и на Мамаевом кургане, — в сгущающихся сумерках. Вошёл в сосновый лес на горе Герцля. Переговаривающиеся по-русски старухи брели по тропе к военному кладбищу, рассказывали друг дружке, как прошёл день, на какие продукты были скидки в супермаркете. Я обогнал их и стал подниматься вверх по тропе, немного скользкой от обилия хвои. Дальше — сосны, тишина, полумрак. Невдалеке от тропы стоит небольшой монумент из белоснежного мрамора. Это памятник последним в роду: тем, кто выжил в Катастрофе и погиб в боях за независимость Израиля, не оставив потомства. Полый мраморный клин, глубоко, как колодец, погруженный в землю. На дне — горстка хвои. Не передать словами ошеломляющее впечатление от взгляда в белокаменную пропасть.

Русскому народу — как никакому другому — нужна эта белая пропасть. Нужна, чтобы в неё заглянуть и всмотреться самому себе в лицо.

Бабушка ездила в Белоруссию искать могилу мужа два раза — в 1964-м и 1979-м. На запрос военный архив в Подольске сообщил только, что дед захоронен в Паричском районе Гомельской области. А как разобраться, где именно лежат родные кости, когда вся Белоруссия — одна большая солдатская и еврейская братская могила? В каждой деревне — по два отдельных захоронения. Солдаты отдельно, евреи отдельно.

После того как благодаря ОБД «Мемориал» я нашёл точное место захоронения — Печищи, я выяснил, что дед погиб, не дождавшись наградных документов на орден Красной Звезды, к которому был представлен. ОБД «Мемориал» сообщил также, что дед за 1943 год имел уже два ранения, а в бою за местечко Подровное отразил контратаку немцев — поднял роту во весь рост, захватил четыре грузовика, пушку и подбитый «Фердинанд» (тяжёлая самоходно-артиллерийская установка, истребитель танков).

В списке погибших в тот день солдат и офицеров было ещё восемь человек. Поискал их имена в интернете, в книгах памяти, более или менее выложенных в общий доступ, и обнаружил, что один из них получил Героя Советского Союза посмертно. И это стало ниточкой, благодаря которой я нашёл описание последнего боя деда Семёна. И бой этот оказался примечательным. Но обо всём по порядку.

Путь наш лежал через зиму средней полосы по трассе M4. За Минском скоро начались реликтовые леса Полесья, вступив в которые чувствуешь, что ещё сто шагов по бедро в снегу — и уже не выйдешь к дороге никогда. На заправках неизменный туалет с новым кафелем и вокруг — чистенько, бедно, пустынно, казённо. Однотипные алебастровые заборы с затейливым рельефом, отстоящие всего на метр от кромки шоссе. И сосновые леса, заросшие мхом и заваленные шапками снега, перемежаются полевыми, ослепительной белизны опушками.