Точка росы

— В прошлом году у займища рыбаки стояли. Один ходил ко мне, москвич тоже. Телефон оставил. Звал: приезжай. — Сказав, она не пошевелилась.

Сестры переглянулись. Руслан слегка улыбнулся и отвёл глаза. Лёша хохотнул, показав зубные коронки.

Не сразу я понял, что девушка слепа. Красота её, немного вычурная, выводила взгляд из равновесия. На неё нельзя было смотреть прямо: слишком велика была сила, реявшая перед её глазами, — ты сам становился словно бы незряч от избытка зрения. Украдкой взглядывая на неё, я никак не мог поверить, что она не видит. Движения её были отчётливы, и только их взвешенность позволяла догадаться, что отношения с пространством у неё выверены, как у канатоходца баланс шага. Я тщательно осматривал её одежду, расправленную юбку, белую блузку. Все вещи были безупречно чистыми, выглаженными. Господи, ну откуда я взял, что слепцы неопрятны?

— А я в Москве никогда не была, — вдруг сказала Айсель.

За ужином разговор так и не склеился. Я был всё ещё взвинчен, всё ещё хотел пить и, хоть уже и некуда было, хлебал чай — чашку за чашкой. Руки дрожали, когда я выбирал прыгающие кости из рыбы, которая не лезла в горло. Одеревеневшие икры подёргивались судорогой, как у лошади. Мне всё казалось, что я ещё лечу над островом по грудь в траве и река до неба вокруг встаёт неподвижным агатовым валом, рядом с которым жутко от давящей тягости пучины, — и суводь дышит, и солнце садится мне прямо в темя.

Наконец девушки убрали посуду со стола, и Руслан предложил мне посмотреть телевизор.

В тёмной пустой комнате беззвучно пылал экран, летали гимнастки, объятые алыми струями лент. Я вспомнил, что в эти дни проходит Олимпиада, только никак не мог сообразить, в какой стране.

На полу перед телевизором был расстелен толстый ковёр, ноги в нём неприятно утопали.

Заценив гимнасток, парни вышли покурить — я встал за ними.

Со двора к нам пришли три кота и лиловая кривоногая собачка. Потёршись друг о друга, они подались восвояси.

— Ты какого года? — начал я разговор.

— Восьмидесятого. — Руслан хлопнул себя по накачанному прессу, сбив комара.

— Давно из армии?

— Второй год.

— Где служил?

— В Чечне.

— Тяжко было?

— Всяко.

Руслан помолчал, дав понять, что не хочет говорить об этом. Но затянувшись пару раз, решил меня уважить.

— Там это, короче, интересно, когда по улице идёшь, сидят старики, останавливают. По-казахски здороваются, спрашивают: как служишь, солдат? Они там все, кто в ссылке на целине был, по-нашему немного умеют.

— А ты где служил? — спросил я Лёшу.

— Я в Монино, все два года. Я старше его на пять лет, — кивнул Лёша на Руслана и засмеялся. Руслан в самом деле выглядел старше.

— А, знаю. Я там в музее авиации был, в Монино. Когда в школе учился, — вспомнил я.

— Вот как раз там, за ангарами, забор с колючей проволокой, а за ним казармы наши. Мы через музей в самоволку бегали.

— Вот как! — обрадовался я.

— Пошли, за водой сходим, — позвал нас Руслан. Он взял здоровый молочный бидон, а мне сунул в руку ведро.

В темноте, по тёплому песку, мы спустились к воде.

Луна дрожала и текла на стремнине.

Я зашёл поглубже, подождал, зачерпнул воды, стал переливать в бидон.

— А расскажите мне какую-нибудь интересную историю. Что тут у вас происходило?

— Интересную? — озадаченно переспросил Руслан. И, задумавшись, вдруг улыбнулся так, что зубы сверкнули в лунном свете. — Прошлой весной тракторист на спор сюда с того берега переехал. Лёд гнулся и трещал, вода аж чёрная шла, бурлила под гусеницами. Был бы трезвый, точно б провалился. Однако переехал, заснул. Мы его к себе перетащили. А ночью река лопнула, лёд пошёл, торосы встали выше дома. Трактор тут до декабря стоял, насилу завели его.

Потихоньку мы разговорились.