Точка Женщины

Она не сомневается даже для вида. Когда они выходят из клуба, на улице темно и промозгло, и от холода она сжимается в машине в комок. По дороге к нему домой они снова проезжают район телецентра. Уже очень поздно, и почти все окна в домах давно погасли, только некоторые светятся редкими желтыми глазками. За одним из ярких окошек Антон как раз заканчивает переводить с немецкого последнюю страницу длинной и запутанной главы детектива и выключает компьютер. А потом стоит у окна и смотрит на размытые огоньки машин, проносящихся мимо в зимнюю слякоть. Он думает о том, что, если бы сейчас рядом с ним была женщина — его женщина, он отдал бы ей все свое тепло, каплю за каплей. Но Тата, разумеется, этого не знает.

У мужчины с обручальным кольцом она проводит ровно десять дней. Он проваливается в эти дни с головой, не думая о будущем и не беспокоясь о последствиях. Она позволяет согревать себя, кормить и баловать. Она не спрашивает его ни о чем и отказывается отвечать на вопросы, и вся ее жизнь до него (точно так же, как и жизнь после) остается тайной за семью печатями. Но по мере того, как заграничная командировка жены подходит к концу, Тата замечает, что он нервничает все больше и больше. На восьмой день он спрашивает, где, собственно, она живет. На девятый два раза интересуется тем, работает ли где-нибудь, и несколько раз пытается расспрашивать о ее занятиях. На десятый день она дожидается, пока он уснет, и медленно поднимается с кровати. Не спеша принимает душ, одевается, прихватив из шкафа нижнее белье его жены — размер почти тот же. Берет с полочки его портмоне и вместительную женскую сумку и выходит за дверь. Какая все-таки глупость, какая прямо-таки по-женски бестолковая непредусмотрительность: держать банковский листок с пин-кодом кредитки в ящике стола рядом с презервативами.

Она пешком доходит до ближайшего банкомата. Лимит — десять тысяч в сутки. Если повезет, рано утром она сумеет снять еще столько же до того, как он проснется. И почему-то она уверена, что об этой пропаже он никогда никому не будет рассказывать. Вот только послушать бы, что он будет врать жене про украденные трусы.

2

Тата выжидающе смотрит на Антона, но он еще некоторое время молчит. Причем ему кажется, что молчит он целую вечность. Разумеется, задавая вопрос, рассчитываешь на определенную откровенность. Но на такую?! Что теперь с этим делать? И как, скажите на милость, после этого себя вести? Бестолковая девица. Он злится на нее, и на себя, и на этот дурацкий самолет, в котором от нее некуда спрятаться. Совершенно бестолковая. Он смотрит в сторону. Стюардесса везет по проходу тележку с напитками.

Антон не глядя берет два пластиковых стаканчика с соком, апельсиновым для себя и томатным для Таты. Пьет, не чувствуя вкуса. Как на это реагировать? Ну что за придурок!

— Н-да-аааааа, — тихо мямлит он, глядя в пол.

— Если после этого ты захочешь переложить кошелек подальше, я не обижусь.

Он вздрагивает и поднимает глаза: она смеется. Вот тогда-то он и понимает, что влип. Окончательно и бесповоротно. Он комкает свой стаканчик и снова глотает из бутылки — два раза подряд.

— Значит, вот так взяла его деньги и ушла?

— Вот так, взяла и ушла, — беззаботно отзывается она. — Но знаешь, я уверена, что того, что тебе не предназначено, взять нельзя.

— Как это?

— Вот так: могло бы оказаться, что банкомат не работает, а пока я нашла бы другой, он уже проснулся бы и заблокировал карточку. Или на счету не оказалось бы денег. Или меня ограбили бы по дороге… Или еще что угодно. Невозможно взять чужое. А то, что ты можешь взять, — твое.

Произнося эти слова, она улыбается так искренне и открыто, как будто рассказывает о дне рождения бабушки. Он пытается переварить услышанное, но ее глаза, до абсурдного ясные и голубые, смотрят на него, не отрываясь, заслоняя весь мир вокруг.

— Да ты что, так нельзя!

— Можно, — говорит она, залпом выпивает свой сок и тоже с хрустом ломает стаканчик, — в этом мире можно все. К тому же, сняв со счета какие-то двадцать штук, я преподнесла ему бесценный подарок.

— Какой же?

— Сюрприз. Ведь он уже сто лет назад перестал удивляться и сам себя уверил, что неожиданностей не бывает. И тут такое! Да после этого он еще поверит в чудеса! А лет через двадцать, сидя где-нибудь на вилле в Ницце и перебирая в уме всю свою правильную и прибыльную жизнь, первое, что он вспомнит, — это я.

— Да уж, если бы у меня сперли двадцать тысяч, я бы это тоже запомнил.

— При чем здесь деньги? Я заново научила его удивляться, а он уже и забыл, что умеет это делать. Может, хотя бы после этого он будет счастлив. По крайней мере, мне бы очень этого хотелось, — мечтательно выговаривает Тата.

— Офигеть, — это единственное, что ему удается произнести.

А она откидывается в кресле и увлеченно изучает в иллюминаторе ярко-синее небо и до смешного белые облака внизу. Он пытается придумать на все это достойный ответ, но мысли путаются, а женщина рядом кажется настолько притягательной и далекой, что перехватывает дыхание.

— Ты что же, всегда так делаешь?