Точка Женщины

Ее тело оказывается именно таким, как он себе представлял, — нежным, легким, почти невесомым. И если может один человек беззвучно утонуть в другом, то именно это и случилось с Антоном. Он не задает ей никаких вопросов, и то, чем она занималась прошедшую неделю, так же, как и то, чем она собирается заняться после, остается тайной за семью печатями. Легкое, воздушное перышко, как же хорошо, что хотя бы сейчас ты прилетела ко мне… Подожди, задержись здесь, почему-то я уверен, что именно со мной ты захочешь остаться навсегда. В конце концов, однажды любое перышко куда-то прилетает, так почему же не ко мне? Я никогда не смогу сказать это вслух, но ведь ты все чувствуешь, правда?

Тата резко отстраняется от него и ложится на бок в самом углу. Голову подпирает локтем и внимательно смотрит на Антона, причем ее глаза горят в темноте почти как кошачьи.

— Что такое? — сонно удивляется Антон.

— Ничего. Теперь я буду делать только то, что ты скажешь. Я сейчас подумала, что так будет правильно.

— Ты и так делаешь все замечательно…

— Не замечательно, а именно то, что ты произнесешь вслух.

— Зачем?

— Учись называть вещи своими именами!

— Я попробую…

— Пробуй, прямо сейчас.

— Сейчас не могу… Я практически сплю…

— Слушай, — говорит она, садясь на кровати, — ты почти полжизни проспал, потому что тебе было лень проснуться. По-моему, уже пора! Ты можешь!

— Не могу!

— Ну хорошо.

Она легко поднимается с кровати и начинает одеваться.

— Подожди! Куда ты?

— До свиданья.

— Как это до свиданья?! Ты не можешь так уйти. Еще ничего не получилось! Ты еще меня не изменила! Ты же муза! — кричит Антон, понимая: в этот самый момент действительно верит в то, что она муза, что она знает, как сделать людей счастливыми, и в то, что она может нечто в нем изменить.

Она стоит, прислонившись спиной к стенке, руки скрещены на груди. Белая майка светится в темноте бледным пятном (она что, всегда ходит только в белых майках?), джинсы не застегнуты, волосы растрепаны.

— Знаешь, я муза, но я не волшебница. Я не могу тебе помочь, если ты сам не захочешь.

— Это так сложно!

— Я знаю. Я тебя предупреждала, — в ее бархатном голосе появляются жесткие металлические нотки.

— Иногда я и сам не знаю, чего хочу…

— А ты узнай, — отрезает она и начинает надевать кроссовки.

— Ну пожалуйста, давай чуть позже, я еще не совсем…

— Позже не получится.

Не включая света, она достает из шкафа рюкзачок и складывает туда свои немногочисленные вещи — зубную щетку, баночку с кремом, легкие сандалии…

— Пожалуйста…

— Говори!

В детстве ему снились крайне неприятные сны, в которых он пытался говорить, но звуки застревали во рту и путались, отказываясь складываться в слова. Почти то же самое он чувствует сейчас, с той лишь разницей, что все происходит наяву.

— Сейчас. Я попробую, но это так странно…

— Я знаю, милый. И все-таки говори.

В комнате темно, но он зажмуривается, изо всех сил сжимая веки. Звуки все еще путаются, но я скажу. Я скажу, потому что и сам знаю: иначе так и буду сидеть один, без тебя, среди своих книг, а по утрам…

— Раздевайся.

Сказав это, он приоткрывает один глаз: открыть оба не хватает смелости. Она смотрит на него и смеется, а в комнате становится как будто светлее, потому что где-то за окном, из серой рассветной дымки, начинает медленно подниматься солнце.

— Молодец, — одними губами произносит она и потом чуть громче. — Я сделаю все, что ты скажешь. Понимаешь? Все.

После этого он закрывает глаза и говорит себе, что его жизнь только что кончилась. И началась совершенно другая, которая к прежнему правильному Антону не имеет абсолютно никакого отношения.

9

— Что мы будем делать сегодня? — Антон бодро распахивает занавески и с удовольствием замечает, что тучи рассеялись и погода прекрасная.

— Я буду спать, закрой окно, пожалуйста, — недовольно буркает Тата.

— Как это спать? А кто будет наставлять меня на путь истинный? Ты что, отлыниваешь?

— Слушай, — хмуро произносит Тата и садится в кровати, — ты за кого меня принимаешь — за экскурсовода? Думаешь, я буду развлекать тебя каждую минуту? Может, ты думаешь, что я Дед Мороз и сейчас буду тебе вытаскивать из мешка фиолетовых зайцев?!

— Никогда в жизни не видел, чтобы Дед Мороз вытаскивал из мешка фиолетовых зайцев, честно.

Она хихикает, но из кровати не вылезает.

— Неважно. Сейчас я хочу спать, а зайцев обсудим потом.

И она накрывается одеялом с головой. Антон спускается вниз и завтракает в одиночестве. Потом медленно идет на пляж, сам не замечая того, что запоминает все, о чем расскажет ей, как только она проснется. Впрочем, он замечает, что каждую секунду думает о ней — тонкой белокурой женщине, которая спит сейчас в его кровати. Прошел всего час, а без нее уже скука смертная. Позвольте, как он собирался провести тут две недели один? Как он вообще умудрился прожить без нее ровно тридцать пять лет и не свихнуться? Без этого удивительного, сладкого ощущения того, что сейчас она спит в его кровати. Хотя кто знает, где она сейчас на самом деле?