Точки пересечения. Завещание

— Дикарь, воспитанные люди пьют маленькими глотками, — наливая вино в рюмки, назидательно заговорил бармен. — Нам, русским лапотникам, надо учиться этому искусству у цивилизованной заграницы… Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь наш вчерашний разговор? Забыл. Вот дурной… Что ж, напомню: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, — Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками. — Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Модерна в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр?

— Можно попробовать, — неуверенно ответил Жора. Стас опять улыбнулся.

— Вчера ты был решительнее. Лечись, дикарь…

Жора трясущейся с перепоя рукой взял рюмку — к горлу сразу подступила тошнота, внутри все горело. Опохмеляться не хотелось, но соблазняли красочная наклейка на бутылке и какое-то подмывающее желание отведать хоть капельку ни разу не пробованного заграничного напитка. Переборов тошноту, Коробченко опорожнил рюмку. Стас тут же налил еще. Тошнота и внутренний жар после второго глотка стали ослабевать, а после пятой или шестой рюмки Жора вдохновенно начал перечислять, какие потребуются краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился «на уровне». Когда бутылка опустела, «ударили по рукам».

Бармен на удивление быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на «художественном совете», в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие сомнительного поведения девицы с кошачьими именами — Муся, Киса и Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика с чешскими фужерами и красивыми бутылками, якобы характеризующими профессиональную деятельность.

Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Коробченко приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал импортную бутылку. Обильно угощая Жору, назидательно поучал:

— Запомни, дикарь, святое правило: чтобы не стать хроническим алкоголиком, никогда не превращай похмелье в самостоятельную пьянку…

Жора никаких правил не соблюдал. Чем больше он пил, тем непогрешимее, увереннее себя чувствовал. Угощений Стаса ему стало не хватать. Чтобы постоянно «тонизироваться», пришлось унести на вещевой рынок дубленый полушубок, справленный мамой перед отъездом в училище. Жалко было расставаться с хорошей вещью, но Коробченко успокоил себя тем, что прилично заработает на портрете бармена и купит настоящую импортную дубленку.

Совершенно неожиданно для Жоры начались неприятности в училище — дрожащая с похмелья рука никак не хотела выводить на ватмане ровных штрихов. Коробченко под предлогом болезни стал пропускать занятия. Поначалу ему сочувствовали, доставали дефицитные лекарства, которые Жора заказывал «от фонаря», но когда узнали истинную причину прогулов, решили обсудить поведение симулянта на комсомольском собрании. Ему сделали строгое предупреждение. Коробченко «в знак протеста» ударился в такой запой, что позабыл не только о занятиях, но и о портрете своего мецената. Опомнился он лишь, когда от денег, вырученных за полушубок, не осталось ни копейки. С училищем пришлось расстаться.

Постепенно продавая одежду, чтобы с горем пополам кормиться в студенческих столовых, Жора вновь принялся за портрет бармена. Через месяц работа была закончена. Почти двухметровое полотно в композиционном отношении очень сильно смахивало на известную суриковскую картину «Меншиков в Березове», а задумавшийся на нем Стас, облаченный в роскошный персидский халат, беспардонно походил на опального Александра Даниловича. Однако «худсовет» — особенно девицы с кошачьими именами — приняли выполненную работу на «ура». Жора ликовал. Только радость его была недолгой — меценат оказался прижимистым. В благодарность за свое классическое изображение бармен отвалил художнику… бутылку шотландского виски. Оскорбленный до глубины души, Коробченко встретил утро следующего дня в медвытрезвителе.

Платить за вынужденные услуги специализированного учреждения Жоре, понятно, было нечем. Пришлось плюнуть на оскорбленное самолюбие и снова идти к бармену. Стас, выслушав просьбу — одолжить пятьдесят рублей, — усмехнулся:

— Дикарь, чтобы иметь отечественную валюту, надо постоянно вкалывать, а не глотать по-черному спиртное. Хочешь быстро подкалымить, могу рекомендовать хорошему человеку. Запомни: в конторе осмотра вагонов на станции Омск-грузовой спросишь Толика Ерофеева. Скажешь, по моей протекции…