Точки пересечения. Завещание

— Толь, зачем Игнат Матвеевич тебя в контору вызывал?

Толик нахмуренно опустил глаза:

— Я ведь говорил, с районной спасательной станции надо завтра аквалангистов привезти.

Таня еще больше вспыхнула кумачом:

— Решили все-таки искать Тамару в озере?

— Ну. Не для купанья же сюда спасатели приедут. Арсентий Ефимович удивленно повел усами:

— Да тут целый полк водолазов надо, чтобы в таком океане человека отыскать.

— Если Тамара сама утопилась, далеко от берега она не могла уплыть, — сказал Толик.

— А если ее ухайдакали да увезли в лодке на середину?..

— Если бы да кабы… Поищут спасатели — станет виднее, — Толик посмотрел на Антона. — Вот какое дело, да?

Бирюков интуицией чувствовал, что всем Инюшкиным давно не терпится перевести разговор к Тиуновой, но крестьянский такт гостеприимства не позволяет им сделать это сразу.

— Да-а, — ответил Антон и повернулся к Тане. — Вы, Танечка, дружили с Тамарой, расскажите о ней, что знаете.

Таня растерянно моргнула. Перекинув со спины на грудь толстую косу, она принялась теребить распушившиеся кончики волос.

— Это все завещание виновато. Гайдамачихины деньги свели с ума Тамариных завистников.

— Кого именно?

Таня кончиками волос смахнула со щеки слезу.

— Тот же Торчков, тетя Броня Паутова, все березовские старухи стали жужжать, словно осы: мол, колдовские деньги до добра не доведут… Надо, мол, их сжечь и дом на берегу озера спалить — иначе погибнешь ты, Томочка, с ведьминым завещанием, никакого счастья тебе с ним не будет.

— Как Тиунова к этому относилась?

— Вначале Тамара отшучивалась. Говорила, что своих денег хватает — у нее и вправду самый большой заработок из всех нас, доярок, был.

— Другие хуже работали?

— Как сказать, хуже… — Таня постепенно стала успокаиваться. — Все мы стараемся работать в полную силу, но у других женщин еще ведь и личное хозяйство имеется: и коровы, и овцы, и поросята. Вот и разрываются доярки между своим да общественным. А у Тамары, кроме котенка, никакой живности не было. Она целыми днями с фермы не уходила. Поэтому и получала от каждой закрепленной за ней коровы почти по четыре тысячи литров молока за год. Другие же доярки еле-еле до двух с половиной тысяч надаивают. Корова — хоть своя, хоть колхозная — уход любит…

— Правильно Танюшка говорит! — решительно подхватил Арсентий Ефимович. — Некоторые куркули у нас такие личные стада поразвели, что на колхозную работу сил не остается. Да и чего, спрашивается, тратить силы на колхоз, если от своего подсобного хозяйства доход больше, чем от колхозного заработка?..

— Отец, ты бы помолчал, — сказала Анна Трифоновна.

— Да если все молчать будем, колхозы в тартарары скатятся! Вот, смотри, какая петрушка выходит. Ежегодно, считай, только в нашем районе несколько сотен буренок из общественного стада погибает от разных заболеваний. А хоть одна собственная корова у колхозника подохла? Много лет назад, согласен, торчковская коровенка копыта отбросила. Так ведь Кумбрык и при этом внакладе не остался — около трехсот рублей страховки отхватил с государства. А колхозный падеж скота на убытки списывается! Или возьмем эти… животноводческие комплексы принялись раздувать чуть не на тысячу коров. Навязывало ведь сельхозуправление нам такую стройку. Хорошо, Игнат Матвеевич отказался. А в Ярском молодой председатель колхоза не сумел отбояриться от районных мудрецов. Вбухали несколько миллионов. А толку?.. Мы с Игнатом Матвеевичем из интереса подсчитали, что если коровы начнут доиться сметаной— лишь при этом условии — лет через двадцать такая стройка окупится. Скажи, не дурь беспросветная?..

— Замитинговал?..

— Мать, дай наболевшее высказать.

— Не увлекайся!

Арсентий Ефимович сердито наколол вилкой ломоть ветчины:

— Молчу, мать, но в последнем слове заявляю: негоже колхозникам раздувать личное хозяйство в ущерб колхозному. И комплексы надо с умом строить там, где они могут окупиться в короткое время, а не в расчете до двухтысячного года.

— Ты напиши об этом, как Торчков, в Совет Министров.

— А что?.. И напишу! Сельское хозяйство — это не летающие сковородки.

— Тарелки, — с улыбкой поправил Толик.

— Какая разница, — Арсентий Ефимович подмигнул Бирюкову: — Правда, Антон Игнатьевич?..

— Правда, — улыбнулся Бирюков и, возобновляя прервавшийся разговор о Тиуновой, обратился к Тане: — Значит, вначале Тамара отшучивалась, говорила, что своих денег хватает, а потом?..

Таня глубоко вздохнула:

— Потом она всего бояться стала. Началось это после того, как в ее избе кто-то обыск сделал.

— Какой обыск?

— Ну, как сказать… Вверх тормашками все перевернули: постель, белье в шифоньере, сундучок Гайдамачихи, который Тамара из бабкиной избы к себе забрала, в кладовке лечебные травы пообрывали, даже золу из печки выгребли. А вот на столе, под клеенкой, у Тамары две пятидесятирублевки лежали — их не тронули…

— Может, не нашли?

— Может быть.

— Что же пропало?