Точки пересечения. Завещание

— Стариков своих давно не видел. Засиделись с отцом допоздна, — Бирюков взял Инюшкина за локоть. — Отнесу вот деду сахар и сразу — к тебе.

— Ну, ты это… Не передумай, лады?..

— Лады, Толик!

Бирюков вышел из магазина. Над ожившей к вечеру Березовкой синело безоблачное небо. Где-то высоко, в этой синеве, удалялся слабый гул реактивного самолета. В селе мычали пригнанные с выпасов коровы, переговаривались женщины. Марины Зорькиной на крыльце уже не было. Зато у родительского дома Антон еще издали увидел деда Матвея. Как в давнее время, когда еще не засматривался телевизором, старик сидел на скамейке перед палисадником и, опершись сцепленными в костистых пальцах ладонями на батог, словно грел свою белую бороду в лучах заходящего солнца. Подсев к нему, Антон спросил:

— Надоел, дедусь, телевизор?

— Лектричество, ядрено-корень, опять погасло. Не кажет без него телевизер, — недовольно ответил старик.

— И часто оно, электричество, у вас гаснет?

— В последнее время, считай, через каждый вечер барахлит.

— Почему?

— Кумбрык с пеной у рта доказывает, какая-то тарелка к нашей лектростанции цепляется. Только что туда побежал вынюхивать причину.

Антон, сдерживая улыбку, кашлянул:

— Слушай, дедусь, какие гробы ты видел перед концом войны в Ярской церкви?

— В церквах, Антошка, раньше царей да их родственных причиндалов хоронили. Доводилось мне служить в старом Петрограде, где расположена Петропавловская крепость. Вот там чертова дюжина разных гробов захоронена. И даже сам Петра Первый там зарыт.

— Это я знаю. А как ты угадал, когда война закончится?

Дед Матвей вскинул бороду:

— Какая? Империалистическая или гражданская?

— Отечественная!

— В Отечественную я не воевал. Проситься — просился на боевой фронт, однакось мне заявили, дескать, отвоевался, годами устарел.

— Но говорят, что ты даже ночевал в Ярской церкви.

— В Ярской?.. — Дед Матвей задумался. — Кажись, ночевал. Чего там было не переночевать. Отыскал угол почище, завернулся в тулуп да и прохрапел с вечера ДО утра.

— Зачем?

— Бабы упросили, чтоб конец войны предсказать.

— И что же?..

— День в день угадал. Я ж, Антошка, старый солдат. Знаю, как столица добиваемого государства пала— конец военным действиям не за горами. А тут аккурат объявили взятие нашими войсками Берлина, и бабская делегация из Ярского ко мне явилась с просьбой переночевать в их церкви да узнать, когда проклятому фашизму капут настанет. Я и без ночевки мог сказать, что больше недели фашист не продержится.

— Зачем же пошел в церковь?

— Для убежденности. На голое слово бабы не поверили бы.

— Значит, никаких гробов с кровью да цветами ты не видел?

— Откуда им взяться?.. Это Лизавета Гайдамакова сочиняла сказки про гробы да цветы. А когда я согласился проверить ее сочинения, заегозила передо мной: дескать, не выдавай обман, ради Христа. Скажи народу, будто и впрямь те гробы в полночь выявляются.

— Выходит, ты соучастником обмана стал, — подзадорил деда Антон.

— Чего?.. — Дед Матвей нахмурился. — Конец войны я точно угадал! Что касаемо гробов да цветов… Обман обману — рознь. У нас, Антошка, в стране разрешаются полные свободы религии и слова.

— И как же ты понимаешь эти свободы? — не отставал Антон.

— Как надо, так и понимаю! Разумный человек не станет в религиозных поклонах без толку лоб расшибать. А дураку чем крепче запрещаешь, тем пуще он в разную чепуху верит. Возьми того же Кумбрыка — помешался мужик на летающих тарелках. Каждый день про них без устали молотит. Ну и что с его пустой молотьбы?.. Думаешь, он вред обществу приносит? Государство от его брехни слабеет или колхозная жизнь хуже становится? Наоборот, колхозникам веселее, когда свой брехун в селе проживает — со стороны артистов приглашать не надо для смеха. Или ты не согласен со мной? Скажешь, из ума выжил, неверно рассуждаю?..

— Согласен, — с улыбкой сказал Антон и подал деду Матвею коробку купленного сахара. — Вот тебе рафинад в награду за верные рассуждения. Скажи маме, что я к Инюшкиным в гости пошел.

— Вином угощать станут, гляди, не переборщи, как Кумбрык у Гайдамачихи на поминках.

— Я, дедусь, вообще этим делом никогда и нигде не злоупотребляю.

Дед Матвей усмехнулся:

— Послушать Кумбрыка, он тоже не употребляет, а за поминальным столом затянул, как на свадьбе, «Шумел камыш, деревья гнулись»…

Глава VII