Точки пересечения. Завещание

— Ты, случайно, Павлика Тиунова не знаешь?

— Кто из шоферов его не знает! Башковитый в технике парень. Если что-то надо в машине подшаманить, мигом сообразит.

— Что с ним на Крутихинском мосту произошло?

— Не пойму. Или тормознул резко, или с рулевкой что-то случилось. Видел я уткнувшийся в речку трактор. Он же под прямым углом, считай, с моста гикнулся.

— Тормоза и рулевое управление были исправны.

— Значит, у Павлика в мозгах фаза вырубилась.

— Он не поговаривал о самоубийстве?

— Никогда! Тихий, безобидный. Раньше увлекался выпивкой, а в последнее время заметно притормозил и вроде подумывал, как бы совсем покончить с этим делом.

— Когда ты последний раз видел Тиунова?

Тропынин вздохнул:

— Перед его прыжком в никуда. С Расстригой они собирались на попутке в райцентр мотануть. Потом, смотрю, уже на «Беларуси» покатили. Это, наверняка, Расстрига сбил Павлика насчет трактора. Сам Павлик не шкодливый в таких вопросах, да и бригадир Гвоздарей с него бы шкуру снял за угон.

— Кто из них, по-твоему, инициатор поездки?

— Расстрига! Павлик робко упирался, а тот бутылкой его соблазнял.

«Резванов мне говорил обратное», — быстро подумай Антон и уточнил:

— Ты, Сергей, не путаешь?

— Что мне путать? — удивился Тропынин. — Факт, как говорится, не реклама.

— Что-то ты не жалуешь Резванова.

— За что его, придурка, жаловать? Павлик хоть и алкашит. но имеет золотые руки. А Расстрига — трезвенник, но из-за угла мешком напуганный. Как сутулая глиста, мотается по стройке — ни богу свечка, ни черту кочерга. Асатур сказал, после этой свистопляски близко к бригаде волосатика не подпустит.

— О Тамаре Тиуновой что-нибудь слышал?

— Слыхал: то ли повесилась, то ли утонула.

— Не Павлик с Резвановым довели ее?

— Не знаю, Антон Игнатьевич, сочинять не буду.

— Веру Барабанову сегодня не видел здесь?

— Недавно процокала каблучками в контору. — Тропынин глянул на часы. — Ох, Антон Игнатьевич! Пора мне крутить километры…

Круглолицая, с ямочками на щеках, Вера Барабанова встретила одетого по форме Бирюкова испуганно. Сидела она в отдельном кабинетике, половину которого занимал письменный стол, заваленный грудами каких-то папок и цифровых отчетов. Разговор долго не клеился. О Тамаре Тиуновой Вера даже слышать не хотела и всяческими уловками пыталась выяснить, откуда уголовному розыску стало известно, что они подруги. В конце концов Антону надоело толочь воду в ступе и он рискнул слукавить:

— Наш сотрудник видел вас, Верочка, с Тиуновой. Волосы у Тамары очень ему понравились.

Вера расстроенно хлопнула кончиками наманикюренных пальцев по кромке стола:

— Ну говорила же Томику, чтобы сняла с головы мужскую приманку! Не послушалась, дурочка. А что вы ее ищете?

Антон нахмурился:

— Хотим от дальнейшей беды спасти.

— Какой?

— Разве Тамара вам ничего не рассказывала?

— Нет. Она вообще сама не в себе. Как сумасшедшая, по вечерам крестится и какие-то молитвы шепчет.

— Как мне с ней переговорить?

— Томик абсолютно ничего не скажет. Ей правда что-то серьезное угрожает?

— Поверьте, из-за пустяка я не стал бы ее искать.

Вера, прикусив ровными зубками нижнюю губу, задумалась:

— Вы знакомы с ней?

— Нет, я ни разу Тамару не видел.

— Это плохо. Томик почему-то боится милиции, — Вера опять прикусила губу. — А в моем присутствии можете с ней поговорить?

— Конечно, могу.

— Тогда пойдемте вместе. Без меня Томик даже дверь вам не откроет.

— Я на машине, можем подъехать.

— Тем лучше.

Ехали недолго, но Антону пришлось изрядно поплутать по улочкам и переулкам, пока Вера не показала на небольшой шлакоблочный домик:

— Вот здесь я живу. — И, с интересом посмотрев на Антона, спросила: — Вы сын председателя Березовского колхоза, не так ли?..

— Так, — подтвердил Антон.

— Придется вас представить Томику. Можно?

— Для пользы дела, пожалуйста.

Вера энергично поднялась на крыльцо и костяшками пальцев трижды стукнула в дверь. Вскоре за дверью послышались легкие шаги. Приглушенный женский голос спросил:

— Верунь, ты?

— Я, Томик, открывай.

В замочной скважине щелкнул ключ. Дверь медленно распахнулась, и Бирюков увидел щупленькую курносую женщину с миловидным лицом. Одета она была в ситцевое васильковое платье. На худеньких, как у школьницы, ногах — новенькие красные босоножки. Из-под белой с зелеными горошинами косынки виднелись короткие, словно у подростка, неопределенного цвета волосы. Увидев за спиной Веры рослого Антона, женщина так сильно побледнела, что на ее носу отчетливо выступили коричневые веснушки.

— Томик, не пугайся, это сын председателя вашего колхоза Игната Матвеевича Бирюкова, — на одном дыхании проговорила Вера. — Он приехал, чтобы тебе помочь.

Тиунова словно онемела, а в ее расширившихся карих глазах будто застыл ужас. Вера ласково взяла подругу под локоть, и все трое вошли в светлую кухоньку.

— Что вы так испугались, Тамара? Я, честное слово, не кусаюсь. — Антон развернул удостоверение. — Вот, смотрите: фамилия моя Бирюков, отчество — Игнатьевич.

Бледность с лица Тиуновой постепенно стала сходить, веснушки на носу потускнели. Она даже вроде бы попыталась улыбнуться и тихо проговорила: