Читаем Тогда в Севилье полностью

Флорестино. А Дон Пабло хотел было пришпилить шляпу сеньора к его голове. Но не удержался при этом на ногах.

Лючиа(восторженно). Бедняжка Дон Пабло.

Флорестино. Что касается Дон Антонио, то он с чего-то решил, что у сеньора на одну руку меньше, чем полагается. Но, видать, обознался.

Донья Лаура (так же). Несчастный Дон Антонио.

Флорестино(кончив перевязывать, подходит к Дон Жуану). Все в порядке, сеньор. У этого (на Дон Антонио) рана непроникающая и, я думаю, плевра не задета. А у них (на Дон Клавдио и Дон Карлоса) — совсем пустяки. У одного задеты фаланги, а у другого — тыльная сторона запястья. Состояние — сами видите — стоят, не падают.

Дон Жуан. Что ж, прекрасно. Ты свое сделал. Можно их передать друзьям.

Дон Оттавио. Я распорядился. Сейчас за ними придут.

Дон Диего. А вот и слуги.

Командор. Что-то слишком много народу.

Дон Оттавио. Ба! Да сюда идет чуть ли не вся Севилья.

Входит Катерина, за ней слуги, которые по знаку Дон Оттавио подходят к раненым. Затем сцену начинают заполнять зеваки — мужчины и женщины, привлеченные происшествием. Среди них и слуги из гостиницы.

Слуга. Вот этот — в шляпе с зеленым пером.

Служанка. Это и есть Дон Жуан?

Слуга. Ну да, говорят же тебе.

Служанка. Господи, какой красавец!

Повариха. Просто ангельское личико!

Слуга. Да, ничего себе ангел. А вот троих бычков пригвоздил к земле, точно хороший эспадо.

Голоса в толпе. Где Дон Жуан? Как, это тот самый Дон Жуан? Сколько убитых? Трое? Какое там трое, — шестеро! Да нет, эти только остались, а штук десять уже уволокли! Не десять, а двадцать пять! И это все мужья? Ну да! И все, как один, рогоносцы! Ай да Дон Жуан! Вот его слуга!

Шум толпы усиливается. Все приветственно машут руками и, окружив Дон Жуана, скрывают его от нас. Затем над толпой показывается его голова, потом он весь. Его подняли на руки. С приветственными криками: «Да здравствует Дон Жуан!», «Долой рогоносцев!» — толпа уносит его. За ним, окруженный женщинами и важно подняв голову, удаляется Флорестино.

Донья Лаура, Донья Анна, Розитта, Лючиа и Катерина восторженно смотрят им вслед.

Дон Оттавио(смеясь). Пока они донесут его до дома, число тех, кого он ранил, дойдет, наверное, до сотни.

Командор. И они не ошибутся. Если говорить о тех, кого он ранил в сердце, то наберется гораздо больше. И те (махнув рукой в сторону толпы) и эти (кивнув головой на женщин). И еще найдутся.

Дон Оттавио. Клянусь всеми святыми, что вы правы. Дьявол меня забери, если я не влюбился в него, как самая последняя дурочка.

Командор (глухо, про себя). Черт меня возьми, если я не влюблен, как самый последний дурачок.

Оба приветственно машут шляпами вслед ушедшим.

Картина четвертая

Объяснения

Опять тот же дворик в доме Дон Оттавио. Дон Жуан стоит У окна и смотрит вдаль. Проходит Флорестино с одеждой, переброшенной через руку.

Дон Жуан. Флорестино!

Флорестино. Да, сеньор!

Дон Жуан. Чем ты занят?

Флорестино. Укладываю вещи, сеньор.

Дон Жуан. Что это значит? Я еще не собираюсь отсюда уезжать.

Флорестино. Уж не хотите ли. вы дождаться, пока нас об этом попросят?

Дон Жуан. Чепуха! Разве что-нибудь случилось?

Флорестино. Три женщины в доме, сеньор, и одна около.

Дон Жуан. Ну и что?

Флорестино. Все влюблены в вас, как кошки.

Дон Жуан. Не смей сравнивать женщин с кошками. Ты, кажется, забываешься?

Флорестино. Простите, сеньор, во я и не сравниваю. С кошками нам было бы спокойнее. (Вздохнув.) Эх, сеньор! И подумать только, что вам никогда не пришлось бы столько терпеть от женщин, не заставь вас отец (шепотом) разыгрывать из себя мужчину.

Дон Жуан. У него не было другого выхода. Если бы он с самого моего рождения не скрыл мой пол, то все состояние после смерти отца ушло бы из нашей семьи. А мне пришлось бы пойти в монастырь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное