— Вон, я сказал! — а сам держит глазами. Цепко так, не отвернуться и не моргнуть.
“Я умер? Я сплю? Это, блять, ад? Тот самый? Не мир кончился, а просто твоя, Йен, ебанутая жизнь в трущобах…”
Вояки выметаются, озираясь и скалясь, но почему-то не осмеливаются возразить, наверное, прекрасно знают характер пиздливого южного гопника. Он же и в аду не изменился, наверное, его Микки Милкович.
Его ли?
— Так и будешь пыриться, епта? Ты какого хуя перся сюда? Жить надоело? У тебя же, сука, карьера и новая жизнь так какого… Галлагер, блять, ты идиот? Они ж тебе пулю в лоб бы пустили и не поморщились даже. Если бы я тебя не заметил, еблан ты рыжий…
Бесится и матерится даже больше обычного, а у самого пальцы трясутся, когда выбивает сигарету из пачки и пытается прикурить. Выпускает дым, откидывая голову назад и врезается головой в твердую стену.
— Ты хули молчишь, как язык вырвали? Галлагер, сука…
И вместо тысячи слов и вопросов почему-то переходит к наездам. Галлагеровская сучнось наружу просится? Или долгие месяцы работы в “Службе спасания”?
— Т-ты чем здесь занимаешься? Выживших на корм мертвецам пускаешь? Мик, сука, даже для тебя…
Замолкает, как звук выключают, потому что Микки — нет, ни намека на раскаяние или сожаление, только глаза вдруг словно делаются светлее, почти того же оттенка, что дождевая вода с примесью грусти.
— Выжить я тут, епта, пытаюсь. Слышал о таком? Когда апокалипсис стучит в твои двери… — тихо-тихо, с горькой какой-то усмешкой. — Так надо, Галлагер, ты пойми. Иначе не выберемся.
— Мы?
Столько недоумения в коротком слове, а Мика пополам сгибает от смеха, ржет так, что даже влага течет по лицу. Если бы Йен покурил до этого травки, подумал бы — ебучие слезы.
— А ты думаешь, дам тебе куда-то снова съебать, мелкий пиздюк?
Мелкий, ага, в два раза шире в плечах и на полторы головы выше.
— Не в этот раз. Теперь, блять, получается, только до смерти.
И замолкает, выжидая ответа… тревожно. И воздух густеет, почти что искрит. А Йен выдает почему-то:
— Какого хера ты у них Джордан?
— А ты типа забыл, что я до всей этой хуйни из Штатов свалил, из тюряги? Как-то несподручно было светиться. Сам же меня здесь, в паре миль киданул… сучонок… Забыл?!
— Мик…
Дернется, уворачиваясь от тянущейся ладони. И Йен услышит, как короткие ногти скребут по стволу автомата.
— Мик, не психуй. Я же нашел тебя в конце-то концов.
— Нашел он, блять. Кто кого вообще-то нашел…
И сам заткнет себя же чужими, такими родными губами. С привкусом крови, песка и пустынного ветра. С тихим стоном в раскрывающиеся навстречу. С пальцами, путающимися в волосах. С какими-то воплями, выстрелами — оттуда, извне.
Какая разница, нахуй. Весь мир уже слетел в тартарары. Теперь они могут немного и подождать.
Теперь — точно до смерти.
========== Глава 30. ==========
— А ты вообще человек, Галлагер? Или машина? Дышишь, вроде. Сердце? Стучит… Какого же хуя ты вот так? Раз от раза? Мелкий, никчемный уебок.
У него глаза мутные и какие-то шальные. Он словно бы не здесь, не сейчас. Это наверняка опять эпизод, потому что таблетки кончились, а сходить за новым рецептом они так и не сподобились, потому что: “Мне и без них хорошо, епта, ты же видишь. С катушек не слетаю, хуйни не творю. Не бзди, рыжий. Эта еботень наконец-то кончилась. Будем жить, как нормальные люди…”
И нет, Йен не поверил. Мэнди первая бы ему башку открутила, но… Было так хорошо рядом с ним вот таким. Уже непривычно-счастливым. Будто светился изнутри ярким солнышком, подскакивал на рассвете и тащил за каким-то дьяволом в парк. Восход все время снимал на мобильник…
И, блять, Йен, ты и правда ведь проебался по всем пунктам…
Но утром Мэнди оставила таблетки в кухонном шкафчике, и если уговорить Мика на завтрак или хотя бы на кофе…
— Микки…
Рука на груди — прям над бешено колотящимся сердцем сжимается в кулак, сгребая ткань рубахи. Вены на запястье вздуваются, а еще он брови сдвигает и, кажется, вот-вот зашипит.
— Хули “Микки”… — кривит рот, передразнивая, скалится почти что, — подсадил меня на эту хуйню и доволен? Превратил в торчка сраного. Убедил, типа я псих, ненормальный. Доволен, уебок рыжий? Счастлив, сука теперь?
Кулак с хрустом врезается в стену аккурат возле головы Йена. Обломки сыплются на затоптанный пол, и, блять, это явно больно, потому что костяшки разбиты, и струйки крови текут по запястью, и рану по хорошему бы обработать. У них есть все необходимое, не зря ведь Йен отучился на медбрата, устроился в неотложку.
Чтобы всегда, всегда, сука, суметь сделать что-то, когда ты снова съедешь с катушек и попробуешь угробить себя или кого-то еще.
— Хочешь, я сделаю завтрак? Блинчики?..
— Хуинчики, блять. Ты мне зубы-то не заговаривай. Мигом вышибу все до одного, и тогда на твою рожу смазливую ни один хуй не встанет в этой сральне-ебальне, где ты отираешься вечно.
Рука опускается к паху, сжимает через грубую джинсу крепко и больно. Йен шипит сквозь зубы, но не пытается оттолкнуть или отстраниться.
— Пихаешь его во все дырки подряд. Сучонок блядливый…
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное