Войдя в вигвам мико, Лафит понял, что не ошибся в своих расчетах. Постепенно между пиратами и индейцами наладился натуральный обмен, от которого выигрывали обе стороны. Недоверие индейцев к бледнолицым он постарался развеять, совершив казнь над двумя наиболее ретивыми молодчиками. Индейцы поначалу недобро притихли, но вскоре прониклись к нему дружескими чувствами даже скорее, чем он ожидал. Они снабжали своих гостей маисовой мукой, дичиной, бизоньим мясом, за что получали оружие, одежду и даже предметы роскоши. При содействии пиратов в деревне появились две внушительных размеров хижины. В них неделями трудились ремесленники, отчего они имели вполне обжитой вид. Вообще говоря, именно этим деловым отношениям деревня и была обязана своим цветущим благополучием.
— А часто пират навещает мико? — спросил Джеймс.
— Когда мико вернется с охоты, пират должен приплыть за мясом…
Их разговор был прерван появлением индианки, она встала между ними, пытливо оглядывая то Розу, то британца.
— Канонда, — с торжественной серьезностью заговорила она, — отвела чужеземцу вигвам. Отец очень любит ее! Он наслаждается ее голосом, когда она поет о деяниях предков. Он не осудит свою дочь, он повернется спиной к пирату, а Розу введет в вигвам бледнолицего брата. Мой брат возьмет Розу в свой вигвам. Не так ли?
Джеймс не сумел скрыть иронической усмешки, но тут же принял спокойно-бесстрастный вид. Но было уже поздно. Детям природы свойственна особая проницательность, и обеим девушкам стало ясно, что происходит в душе их гостя. Повисло неловкое молчание. Индианка, явно перестаравшаяся в своих хлопотах о будущем любимой подруги, обняла Розу, убитую стыдом. Та стояла бледная, как изваяние, не в силах ни говорить, ни двинуться с места.
Джеймс тоже застыл, как столбняком пораженный. В душе его шла мучительная борьба. Он порывался что-то сказать, но всякий раз робость брала верх. Наконец он, запинаясь, произнес:
— Роза… Канонда…
Но индианка лишь сделала англичанину знак оставить их вдвоем с Розой.
— Я должен покинуть вас, милые девушки. Так повелевает моя присяга, моя честь. Это зов долга. Все пойдет прахом, если я останусь.
Индианка бережно уложила Розу на постель и, резко выпрямившись, сказала:
— Неужели белая змея считает Канонду такой глупой? Как может надеяться чужеземец, что Канонда протянет ему руку и выведет предателя на тропу возвращения?
— В таком случае, мне придется искать ее самому.
— Я вижу, белая змея способна состязаться в беге с оленем, в проворстве — с белкой, в плавании — с аллигатором, если вздумала бежать из вигвама мико! — с едкой насмешкой воскликнула индианка. — Белая змея в ловушке. Разве не твердила Канонда своей сестре, что этот бледнолицый не кто иной, как лазутчик.
— Повторяю, Канонда, я англичанин, морской офицер, подвергшийся нападению пирата. Но я принял решение окончательно и должен покинуть вас.
Он хотел коснуться руки Канонды, но та отскочила от него, как от прокаженного.
10
Этот разговор означал для Джеймса разрыв отношений с молодыми хозяйками. И хотя он по-прежнему находил пищу в своем вигваме, подавалась она невидимой рукой. Несмотря на то, что охлаждение произошло по его вине, спокойнее от этого не стало. Напротив, его терзали и тревога, и собственная беспомощность. Хижина и деревушка сделались вдруг необычайно тесны. Он убегал в лес, бродил среди стволов пальметто, но с каждым часом лицо его все более омрачалось, на душе становилось тревожнее.
Случилось это в последнюю ночь второй недели. Какие-то неясные предчувствия сорвали его с места и погнали в лес. Он начал бесцельно бродить среди зарослей, покуда промозглый вечерний воздух и дикий хохот сов не заставили вернуться в деревню. Едва Джеймс подошел к хижине, как увидел белеющую за углом фигуру. Эта была Роза.
— Брат мой, — с дрожью в голосе начала она, — Канонда повела сестер ставить силки на речных птиц. А Роза поспешила к своему брату.
— Бесценная моя сестра, этот визит…
— Здесь холодно. Войдем в вигвам. Ветер разносит наши слова по всей округе.
Она скользнула в проем и тщательно закрыла его бизоньей шкурой. Потом извлекла из корзины сосуд с угольями и зажгла лучину. Совершив эти приготовления, она сделала знак, приглашающий присесть для разговора.
— Мой брат сердится на свою сестру. Канонда огорчила его.
— Нет, дорогая сестра, я не сержусь. Если то счастье, которое мне посулили, было бы возможно…
Она не дала ему закончить.
— Канонда добра, очень добра. Она — мать всем краснокожим женщинам, но она не может заглянуть в сердце Белой Розы, и ей не понять своего белого брата.
— Да, пожалуй.
— Твоя сестра очень любит тебя, но совсем иначе, чем думает Канонда. Роза любит тебя как брата.
Джеймс пристально посмотрел на девушку.