Токеа и Белая Роза

— Милостивый Бог возьмет ее своим ангелом. Ей будет уготовано вечное блаженство только за то, что она спасла брата.

— Ангелом! Канонда не хочет быть белым ангелом за то, что пустила в вигвам лазутчика. Канонда не может жить среди белых ангелов, убивавших ее братьев и отнявших у нее землю.

— Но в вечной жизни никто никого не убивает, ни бледнолицые, ни краснокожие. Там всех ждет вечная радость.

— Вот видишь, Канонда права, а бледнолицый вождь не прав. Великий Дух пустил на свои охотничьи поля и тех, и других, но вместе им не видать радости… Нет, Канонда никогда не поверит в это. Великий Дух дал янкизам белую, а окони — красную кожу, одних поселил у Соленого моря, других у Большой реки, разделил их высокими горами, столкнул их на тропе войны, а теперь спасает всех разом?! И не ставит им перегородок в своих владениях? Нет! Ни за что не поверю! Разве смогут люди забыть вражду? Бледнолицые и краснокожие и там будут так же дружны, как здесь дикий кот с койотом. Канонда рада, что шепот учителя не дошел до ее сердца. Лишь Великий Дух сможет осчастливить ее. Он возьмет ее в свои земные луга, где сияет вечное солнце и гуляют ее предки. Там ее примут как добрую дочь.

Роза отложила книгу и задумалась над словами Канонды.

Но тут они обе вздрогнули от пронзительного свиста. Они бросились к окну, но тут же отскочили: Роза поспешно заняла свое прежнее место, а Канонда принялась укреплять шкуры, закрывающие вход.

Свист был сигналом о приближении большой лодки, которая мощно преодолевала течение усилиями шестерых гребцов. Помимо этих шестерых, в лодке сидело еще двое.

Судно вошло в заливчик. На берегу рядом с каноэ лежала шлюпка, на которой приплыл британец, — она сразу бросилась в глаза прибывшим. Один из них бегло осмотрел ее и поделился своими соображениями с другим, тот кивнул ему и ступил на берег.

Это был человек среднего роста, отнюдь не атлетического сложения, с сильно загорелым лицом, впалыми щеками, покрытыми глубокими чернеющими оспинами, и заостренным красноватым носом. Мрачный блеск глубоко посаженных темно-серых глаз, огромные усищи и борода не добавляли ему привлекательности. Тем не менее от внимательного наблюдателя не укрылись бы его усилия казаться простоватым и естественным, хотя глаза его иногда украдкой зыркали по сторонам, а губы временами складывались в злобную усмешку. На нем был короткий синий камзол, застегнутый наглухо, до самого горла, такого же цвета штаны и шляпа. На берег он вышел безоружным. Бросив несколько слов гребцам и сопровождающему его мужчине, он коротким солдафонским шагом направился к жилищу мико.

Собравшиеся на совет индейцы тотчас же разошлись, старый вождь хмуро и неторопливо шагал к своему вигваму, а прочие индейцы тоже заспешили под свои кровли, явно не желая встречи с пришельцем.

Тот молча смотрел на удаляющиеся фигуры воинов и, покачав головой, вошел в вигвам вождя.

— А вот и я, друг Токеа, — с фальшивой улыбкой громко возвестил он и протянул руку неподвижно сидевшему на своем ложе вождю. — Ну что, я умею держать слово? — продолжал усач. — Ночью вошли в залив, но, черт побери, пришлось удирать во все лопатки. Целую ночь, да еще день. Так что я, дружочек, голоден, как флотский интендант, и сух, как дельфин.

Он говорил по-английски, с сильным французским акцентом, но довольно бегло.

Мико постучал пальцем по деревянной доске, и из соседнего помещения вышла его дочь.

— Канонда! — вскричал пират, галантно подобравшись и протянув руку, чтобы погладить ее по волосам.

Но девушка проскользнула к двери, не обронив ни слова. Гость был озадачен. Он повернулся к старику:

— Что это значит, друг мико? Я что, впал в немилость? Стоит ли так обижать меня? Когда я ступил на берег, ваши люди обдали меня кормовой волной, скрывшись в свои вигвамы. Вы холодны, как норд-вест, а ваша дочь как замерзший канат. Кстати, у вас тут побывал один гость. Как вижу, молодой британец успел поработать языком.

Пират проницательно смотрел на мико, но лицо вождя было непроницаемо.

— О ком говорит мой брат?

— О пленнике, молодом англичанине. Он улизнул от нас, когда я выходил в море.

— Мой юный брат ушел и отсюда.

— Ушел? Должно быть, вы не знаете, что он сбежал от меня… — И с притворным равнодушием поспешил добавить: — Ну, тут уж ничего не попишешь.

— Мико знал, — отчеканил Токеа, — что юный брат бежал от вождя Соленого моря. Мой брат не должен был брать его в плен.

— Ну и дела! А мико не брал бы янки, подосланного для шпионских целей?

— Разве мой юный брат из янкизов? — спросил Токеа, сверля Лафита взглядом.

— Нет, Но он враг.

— Не слишком ли много врагов у моего брата? Янкизы, воины Великого Отца Канады…

Пират кусал губы. Наконец, он собрался с мыслями и сказал:

— Ну, вы не жалуете американцев, а я — и тех, и других.

— Мико, — возразил Токеа, — лишь для того берется за томагавк войны, чтобы защитить своих и отомстить за кровь убитых братьев. А мой брат поднимает томагавк против всех и как разбойник похищает детей и женщин.

Лицо пришельца запылало, он скрипнул зубами.

— Право же, мико, вы говорите вещи, которые тяжелы для моего желудка.