Я настояла, чтобы она присоединилась к группе анонимных родителей, очень полезной группе для тех, кто был склонен к физическому насилию над детьми. В этой группе Агата нашла помощника, человека, которому она могла бы позвонить в любой момент, если почувствует, что не может контролировать агрессию. Помощник мог вмешаться и успокоить Агату, советуя ей, как поступить, или даже приехать к ней домой и помочь на месте нейтрализовать ситуацию.
Одновременно с собраниями анонимных родителей, на которых Агата училась контролировать склонность к физическому насилию в стрессовых ситуациях, она приходила на терапию ко мне.
Первое, что я хотела сделать, – это научить Агату идентифицировать физиологические реакции, предшествующие агрессии. Гнев имеет множество физиологических симптомов, я объяснила Агате, что ее тело было похоже на барометр, который мог предсказать, что скоро случится, если она научится распознавать его сигналы. И когда Агата научилась понимать свои ощущения, она удивилась, сколько физиологических реакций можно было заметить:
Я сначала не поверила тебе, Сьюзан, но это на самом деле так! Когда я злюсь, шея и плечи у меня напрягаются, в животе начинает урчать. Челюсти сжимаются, дыхание учащается, сердце колотится. На глазах выступают слезы.
Эти симптомы предупреждали о надвигающейся буре. Я сказала Агате, что она должна фиксировать их появление и избегать следующего за ними урагана. Раньше Агата била сына или кричала на него, чтобы снять напряжение. Ей нужно было найти альтернативу такому автоматическому поведению, если она хотела прервать цикл насилия.
Когда Агата научилась распознавать физиологические признаки гнева, я стала учить ее не просто автоматически реагировать на свою ярость, а «отвечать на ситуацию». Мы подробно говорили о разнице между «ответом на ситуацию» и «автоматической реакцией», однако Агата очень долго жила на автопилоте, ей было сложно придумать какую-то альтернативу своему поведению. Чтобы помочь ей сдвинуться с мертвой точки, я спросила ее, как бы она хотела, чтобы вели себя в моменты гнева ее собственные родители. Агата ответила:
Пошли бы прогуляться на улицу, пока не успокоятся. Или что-то в этом роде.
Я предложила ей сделать именно это в следующий раз, когда она разозлится. Потом спросила ее, какие еще способы могли бы использовать ее родители и она сама:
Посчитать до десяти… Хотя… зная меня, придется считать до пятидесяти. Могу сказать сыну, что не хочу причинять ему боль, чтобы он ушел на время в свою комнату. Могу позвонить помощнику из группы анонимных родителей и поговорить с ним, чтобы успокоиться.
Я поздравила Агату с тем, что она самостоятельно придумала эти отличные методы самоконтроля. В течение следующих месяцев она была полна энтузиазма в связи с переменами в собственном поведении. Как только она поняла, что способна контролировать эмоции, то осознала, что не обречена вести себя так, как вела ее мать. Теперь она была готова к тому, чтобы встретиться с болью, которую перенесла в детстве.
Марта, жертва инцеста, потратившая двадцать лет жизни, пытаясь завоевать любовь отца-насильника, после конфронтации с родителями стала гораздо более уверенной в себе. Один из участников терапевтической группы спросил ее, что она думала насчет отношений своей восьмилетней дочери, Эмилии, с дедушкой. Марта рассказала группе о том, что определила условия, на которых ее родители могли видеться с внучкой:
Я сказала, что не оставлю Эмилию с ними наедине ни при каких обстоятельствах. «Ты же знаешь, папа, что ты не изменился, не проходил терапию, ты все тот же мужчина, который надругался надо мной. Как я могу доверить тебе мою дочь?» – сказала я отцу. Потом я объяснила матери, что сомневаюсь в ее способности гарантировать безопасность Эмилии. Ведь когда ее муж насиловал меня, она была дома и не защитила меня.