Токсичный роман

– Куда мы идем в этот раз? – шепчу я, когда мы с тобой отходим от дома.

Твои глаза встречаются с моими, а уголки губ поднимаются:

– Увидишь.

Мы бежим зигзагом по улице, прыгая из тени в тень. Это становится игрой – кто может прыгнуть дальше? Пять минут спустя мы стоим перед школой. Ты тянешь меня в густую темную тень возле библиотеки за секунду до того, как проезжает полицейская машина. В нашем пустынном пригороде для копов не редкость остановить любого молодо выглядящего человека на улице после десяти вечера. Вот тогда по телевизору транслируют: «Двадцать два часа. Ваши дети дома?».

Я почти хнычу от страха: страшно даже представить, как мне влетит, если меня поймают. Я испытываю свою удачу, знаю.

– Гэв, может, нам не стоит…

– Почти пришли, – шепчешь ты, сжимая мою руку.

Я отстраняюсь, качаю головой:

– Серьезно, ты не представляешь, как плохо это может обернуться для меня.

– Чего ты боишься? – говоришь ты, проводя пальцами по моему подбородку.

– Всего.

Быть с тобой – как находиться в свободном падении, и никакого места для приземления не видно.

– Вот почему нам нужно это сделать, – говоришь ты, целуя меня в лоб. – Ты не пожалеешь.

Если бы я была такой же храброй, как ты. Если бы у меня было сердце искателя приключений. Я стою неподвижно несколько секунд, думаю, стоит ли он того?

– Хорошо, – шепчу я.

– Моя умница.

Моя умница.

Я дрожу, улыбаясь, пока ты ведешь меня к открытому амфитеатру.

Сегодня ночью светит почти полная луна, и она омывает территорию школы серебряным светом. Без всех учеников и общего хаоса школа становится таинственной, даже волшебной. Мне кажется, я могла бы ставить сцену из «Сна в летнюю ночь». Я бы поставила тебя в амфитеатре на передней части сцены справа, прямо там, где лунный свет ярче всего. Ты тянешь меня именно туда.

– Так, оставайся прямо здесь, – говоришь ты и отпускаешь меня.

Ты уходишь вглубь амфитеатра и достаешь свою гитару из темного угла – акустическую гитару, которую ты назвал Розой.

Если бы я ставила пьесу о нас, я бы поставила себя дальше от края сцены, чтобы не стоять спиной к аудитории. Включила бы мягкий свет – кремовый и голубой на тебе и мне, а остальная часть сцены остается темной. Это выглядит так хорошо, что должно показываться на Бродвее.

Гэвин и Грейс смотрят друг на друга через сцену. Она скрещивает руки на груди, обхватывает себя руками, внезапно чувствуя смущение. Он улыбается, подходя ближе.

Гэвин

(настраивает гитару, поет, кричащая акустическая вокализация такая же, как у Джека Уайта):

Белые стены,
Черное сердце,
Мой разум разрывается
На части.

Скомканная бумага,

Темно-синие чернила,
Слова из ее сердца,
Которые уводят меня с края.

Грань душевного равновесия,

Cезон потерь.
Буду любить тебя, дорогая,
Мне не нужна причина.

Нежные поцелуи,

Теплые руки,
Она собирает
Меня по частям.

Ее слова – клей.

Она ведет меня.
Ее глаза вдохновляют,
Снова разжигают мой огонь.

Нежные поцелуи,

Теплые руки,
Она собирает
Меня по частям.

Так скажи мне, милая,

Скажи мне правду,
Чувствуешь ли ты себя
Обновленной из-за меня тоже?

Возьми мою руку,

Давай сделаем это сейчас.
Будем вместе,
Мне все равно как.

Грань душевного равновесия,

Cезон потерь.
Буду любить тебя, дорогая,
Мне не нужна причина.

Грань душевного равновесия,

Cезон потерь.
Буду любить тебя, дорогая,
Мне не нужна причина.

Мне не нужна причина.

Гэвин

(прекращает играть. Делает пару шагов вперед по сцене, ставит гитару на пол, а потом падает на колени):

Грейс. Будь моей девушкой.

Грейс начинает плакать, и Гэвин встает, берет ее на руки. Он кружит ее, и она откидывает голову назад, смеется.

Гэвин

(шепчет в ее губы):

Скажи мне, что это стоило риска быть пойманными.

Она наклоняет набок его шляпу и прижимает свои губы к его.

Грейс:

Это стоило того.

Неизвестный голос:

Эй!

Гэвин:

Черт.