Токсичный роман

Я надеваю его, потом притягиваю тебя к себе. Я говорю, как он мне нравится, как я люблю тебя – губами и руками, быстрым биением сердца, всем во мне.

– Я готов, – бормочешь ты, касаясь губами моей ключицы. – Когда ты готова.

Я отстраняюсь на секунду, мои глаза прикованы к твоим.

– Ничего, что я пока не готова?

– Конечно, – улыбаешься ты. – Не думаю, что ты долго сможешь сопротивляться.

Я смеюсь:

– Может, и нет.

Мы спускаемся обратно вниз, и ты берешь пиво. Через пару минут кто-то уже дает тебе в руки гитару. Я сворачиваюсь в клубочек на диване рядом с тобой, а ты играешь то, что просят люди. Пару недель назад я была бы просто еще одним поклонником на вечеринке, стоящим в полукруге возле тебя. Мне нравится, как время от времени ты наклоняешься, чтобы поцеловать меня, несмотря на людей вокруг.

Сейчас я этого не знаю, но это будет самое счастливое воспоминание о нас. Еще до криков и слез, до чувства вины и неловкого молчания. До того, как я больше не захочу быть девушкой, которую ты целуешь.

Глава 15

– Доритоc необходимы для жизни, – говоришь ты.

Мы в магазине, выбираем закуски для ночи кино в твоем доме. Наши мамы приняли то, что мы вместе, хотя твои родители и не хотели, чтобы ты встречался с кем-то так скоро после последнего разрыва. Это все равно отстойно, потому что моя мама придумала кучу правил насчет того, как часто мы можем видеться, а твоя мама наблюдает за нами как ястреб. Я ей нравлюсь и все такое, но она ни при каких обстоятельствах не позволит еще одной девушке разбить твое сердце. «Меня пугает, – сказала твоя мама мне однажды, когда ты был в ванной, – как сильно вы оба уже любите друг друга».

Мама думает, что все эти отношения в старшей школе/колледже кончаются только слезами. Ей не нравится, что я хочу так много времени проводить с тобой.

«Ты в старшей школе, – говорит она. – Ты не должна сосредотачиваться на этом мальчике».

Но я думаю о том, как счастливы твои родители. Они познакомились в старшей школе. Кроме того, я не собираюсь брать советы по поводу любви у мамы. Она вышла замуж за папу и Великана. Больше ничего добавлять не надо.

Мама говорит, что нам позволено встречаться три раза в неделю, и даже если ты приходишь на пять минут, чтобы принести мне «Пепси Фриз», это считается за один раз. Моя мама – фашистский диктатор, но ты и я – стратеги. Я приглашаю тебя на ужин каждую неделю, и ты заставляешь маму смеяться, влюбляешь в себя Сэма (ты называешь его Малым, а это приводит его в экстаз), помогаешь с посудой. Ты сердечно общаешься с Великаном, но в целом стараешься не злить его (что легче сказать, чем сделать, как ты знаешь). Мама сдастся и разрешит мне чаще видеться с тобой. Я знаю, так и будет.

Позже я пойму, что ей не стоило поступаться принципами – это бы спасло меня от многих сердечных болей. Я скоро пойму, что и я, и мама – неудачницы, постоянно находящиеся под властью мужского шарма и нашего одиночества. Мы с ней сами копаем себе могилы. А потом ложимся в них, скрещиваем руки на груди и ждем, когда мужчины выльют на нас грязь.

– Ненавижу доритос, – говорю я, когда ты закидываешь пачку с самым худшим вкусом – острые начос – в корзину.

Ты в ужасе смотришь на меня:

– Скажи, что ты шутишь.

– Нет. Прости.

Ты качаешь головой, расстроенный:

– Вау. Не могу поверить, что ты раньше мне не сказала. Не знаю, получится ли у нас что-то с тобой…

Я смеюсь, и ты закидываешь второй пакет в корзину и смотришь, буду ли я протестовать, а потом хватаешь меня за руку, когда в магазине включается «Thinking Out Loud» Эда Ширана.

And, darling, I will be loving you ’til we’re seventy…[15]

– Что ты делаешь? – визжу я, когда мы начинаем танцевать танго в проходе.

– Танцую. А что?

Ты кружишь меня, и я смеюсь, но не могу не заметить, что все в отделе чипсов смотрят на нас. Не в плохом смысле, но все равно смотрят. Мое лицо пылает, и я опускаю взгляд. Вот почему ты актер, а я нет: не переношу, когда люди смотрят на меня.

Когда песня заканчивается, ты целуешь меня в щеку.

– Ты очень смущена, не так ли?

Я киваю, и ты поворачиваешься к другим покупателям.

– Спасибо, – говоришь ты и отвешиваешь поклон. – Мы будем здесь всю ночь.

– О боже мой. – Я тащу тебя прочь из прохода.

– Да ладно тебе, – говоришь ты, смеясь, – неужели было так плохо?

Я оцениваю случившееся. Было ли? Ты самый раскованный человек, кого я только знаю. Другие могут подумать, что я тоже, потому что я любитель театра, но это совсем не так. Я внезапно волнуюсь, что могу разочаровать тебя. Саммер все равно, кто что о ней думает, но мне не все равно. Для меня это очень важно.

– Да, плохо, – признаю я. – Мне кажется. Да. Я не люблю, когда на меня смотрят.

– Я запомню это. – Ты не говоришь в стиле «Ладно, я не буду на тебя давить». Ты говоришь это так, словно мы на пороге великого эксперимента. Приключения эпических пропорций.

Пару дней спустя это начинается.