Токсичный роман

– Я бы не сказал так… – ухмыляешься ты. – Но ты прошла проверку.

– Гэвин!

– Не злись, я люблю тебя! Мы идем на выпускной! – Ты целуешь меня прежде, чем я успеваю сказать что-то еще.

Твои губы прижаты к моим, твоя песня все еще звенит в ушах, и я забываю, что не сказала «да», что все это – танец, мы – предрешенный результат. Ты сказал мне быть твоей девушкой. Ты не ждал моего ответа по поводу выпускного. Я отдала тебе сердце на чертовом серебряном блюдечке, и ты съел его, кусочек за кровавым кусочком.

Ты отдаешь полицейскому свое удостоверение. Снова.

Мы еще даже не приехали на танцы.

– Ты там слишком ушел в сторону, сынок. Ты пил?

Мое лицо становится красным как свекла, и я тону в своем бальном платье, на выборе которого ты настоял («Я знаю, что смотрится на тебе лучше всего. К тому же, – добавил ты с дьявольской улыбкой, – мне нужно убедиться, что его легко снять»).

Ты не дал мне купить его. Думаю, ты слышал, как я говорила девочкам, что мне нужно отработать дополнительные смены в «Горшочке», чтобы покрыть расходы на бал. Это платье длиной в пол – ты сказал, что суперузкие и короткие платья для проституток, которые хотят заставить своих парней ревновать. В зависимости от освещения мое платье отсвечивает розовым, оранжевым, золотым. Мне хочется спрятаться под ним, превратить его в форт. Моя рука касается ожерелья, которое ты подарил: переплетающиеся ленточки с нанизанными бусинками, подходящими к моему платью.

– Нет, я не пил, сэр. Клянусь жизнью мамы, – говоришь ты. – Моя девушка… Э-э-э…

Я наклоняюсь вперед к окну и улыбаюсь офицеру самой очаровательной улыбкой из моего арсенала.

– Я поцеловала его, – говорю я. – Просто в щеку, но это очень его отвлекло. Простите. Это не повторится.

Офицер хмурится, видя твой костюм и мою красивую прическу.

– Выпускной бал? – спрашивает он.

Ты киваешь:

– Я двенадцатиклассник. В Рузвельт Хай. И… очень ответственный девственник.

Офицер смеется.

– Хорошо, – говорит он и отдает тебе твои права. – Теперь будьте аккуратнее. – Он смотрит на нас обоих. – И оставайтесь девственниками.

– Такую историю мы расскажем однажды нашим внукам, – говоришь ты, возвращаясь на дорогу.

Я вскидываю брови:

– Нашим?

Уголок твоих губ поднимается:

– Думаю, у нас их будет десять.

Все во мне становится теплым и сладким. Ты хочешь быть со мной всегда, не так ли?

Танцы проходят волшебно. Ты – идеальный джентльмен. На каждой фотографии я выгляжу счастливее, чем когда-либо была: я то смеюсь, то улыбаюсь, то целую тебя в щеку. Во время медленных песен ты тихо поешь мне на ухо; во время быстрых танцев ты прижимаешь меня к себе.

– Как ты это сделала? – спрашиваешь ты.

– Сделала что?

– Стала самой красивой девушкой здесь.

Что-то в том, что ты одет в костюм, заставляет меня хотеть исполнить стриптиз перед тобой прямо тут, на танцполе. Мне нравится, что ты распускаешь свой галстук-бабочку почти сразу же, потом расстегиваешь две верхние пуговицы. А твои рукава закатаны до локтя, так что я вижу мышцы рук, накачанные игрой на гитаре. О, и то, как ты держишь пиджак переброшенным через плечо на одном пальце, как делают звезды фильмов 80-х. Идеал.

Девушки смотрят на меня с завистью. Я знаю, они гадают, как я тебя заполучила. Я самая счастливая девушка в мире.

После танца ты сажаешь меня на заднее сиденье в «Мустанге», и мы целуемся, пока мои губы не опухают. Кто-то стучит в окно и светит в нас большим фонариком.

– Ребята, – говорит охранник, – проваливайте.

Я выглядываю из окна, пока ты садишься на место водителя. На парковке осталась одна наша машина. Когда мы сюда приехали, она была забита.

В течение следующего часа мы едем в одно из наших любимых мест для поцелуев – на парковку мормонской церкви (его облюбовали для свиданий местные подростки – кто бы знал?) и в тот дорогой квартал в другом конце города, где не так много уличных фонарей. Только вот кто-то из окрестных домов вызывает полицию из-за нас.

Снова подходят копы. Когда они нас отпускают, мы оба начинаем смеяться.

– Теперь у меня достаточно распутных рассказов, чтобы записать сегодня вечером в дневник, – дразню я.

– У тебя есть дневник?

Я киваю:

– С самого садика.

– Черт. Ты пишешь обо мне?

– Конечно же, я пишу о тебе. Но не волнуйся, он хорошо спрятан.

В конце концов мы оказываемся на темном участке улицы в твоем квартале, снова на заднем сиденье. Там удивительно удобно. Ты задираешь мое платье до бедер, а я вожу пальцами по твоим волосам. Твои губы, язык, пальцы – они по всему моему телу. Меня должно смущать, что ты все видишь и чувствуешь, и слышишь стоны, срывающиеся с губ, но мне не стыдно. Я закрываю глаза и дрожу, когда чистое наслаждение накрывает меня, и я понимаю, что это. И я офигеть как сильно люблю тебя.

Мои глаза распахиваются, а ты вытираешь рот о мое колено, улыбаясь, касаясь губами моей кожи.

– Боже, как мне нравится делать это с тобой.

– Правда? – шепчу я.

– Ты шутишь? Да.

Натали бы сказала: «Вы больные». Мама бы… Боже, не знаю, что бы она сделала.