Токсичный роман

Я и не знаю, насколько все плохо между моей мамой и Великаном, до начала февраля. Происходит какая-то хрень, но я лишь вижу намеки, словно наблюдаю за их отношениями через щели в деревянном заборе.

Я редко застаю их в одной и той же комнате, и чаще всего по вечерам он приходит с работы поздно и огрызается.

«Клянусь богом, Джин, пристань ко мне с починкой машины еще раз…»

«Отлично, уходи. Посмотрим, как ты выживешь в настоящем мире».

«Может, пришло время твоей жирной заднице найти работу».

Однажды ночью я отбрасываю книгу по истории в отвращении и иду в гостиную.

– Не разговаривай с ней так, – говорю я дрожащим голосом.

Я не могу смотреть, как он стачивает маму, пока она не становится лишь «тихой и услужливой женой».

Великан разворачивается, напиток в его руке переливается через край. Лампа у дивана отбрасывает его тень на стену у камина. Он нависает над нами. Нюх-нюх-нюх.

– Заткнись на хрен, Грейс.

Я бросаю взгляд на маму, но она отводит глаза и смотрит на фотографию на камине, игнорируя меня. На фотографии мы с мамой и Бет прыгаем на батуте, рты широко раскрыты от смеха. Денек до встречи с Великаном.

– Мама… – говорю я. Она смотрит на меня и качает головой.

Сэм начинает плакать, и я беру его на руки, прижимаю к себе. Я отношу его в свою комнату, подальше от ссоры.

Кажется, что каждый вечер раздаются крики за закрытыми дверями, звуки разбитого стекла. Уже дважды я видела, как мама перебирает кухонные шкафы посреди ночи. На прошлой неделе это был гараж: она там все переложила, начала в среду в полночь, когда пыталась найти свой набор для шитья. Она больше не встает рано по утрам – иногда она все еще лежит в постели, когда я возвращаюсь из школы. Вот она улыбается, уголки рта туго натянуты на лице («Рой купил мне цветы, разве это не мило?»). Но под ее глазами темные круги, и она двигается по дому как старуха («Я просто устала, вот и все»).

Сейчас полдень субботы, и мне надо на работу, но я не могу оставить брата одного. Мама уже провела в ванной больше часа.

– Мама?

Я тихо стучу в дверь ванной. Ничего.

Я снова стучу, в этот раз громче.

– Мама? Мне нужно идти.

Я прижимаю ухо к двери. Душ все еще работает.

Я приоткрываю дверь.

– Мама?

Я вижу ее размытый силуэт за матовым стеклом двери душевой.

– Ма-ам, – теперь я раздражена, – мне нужно на работу. Я уже накормила Сэма обедом и…

А потом я слышу поверх звука воды ее плач. Не раздумывая, я распахиваю дверь душевой кабинки, вспоминая тебя, бритвы и кровь. Мама сидит на плитках пола, сжавшись в углу, колени подтянуты к груди, длинные волосы прилипли к голове. Она поднимает взгляд, ее лицо искажено гримасой, глаза красные.

– Что случилось? – спрашиваю. – Ты в порядке?

Она просто качает головой, прижимая лоб к коленям. Из-за всхлипов ее лопатки сжимаются, словно она пытается улететь без крыльев.

Я уже оделась на работу, но мне все равно. Я захожу в душ и сажусь на корточки возле нее. Я промокаю мгновенно. Горячая вода кончилась уже вечность назад. Из головки душа хлещет ледяной поток, и я тянусь выключить его. Во внезапной тишине становится слышно ее отрывистое дыхание. Она безостановочно дрожит, даже зубы стучат. Кажется, словно жемчужины трутся друг о друга.

– Эй, – говорю я мягко. Я все время забываю, что мои собственные всхлипы она называет сверхдраматичными. Я забываю, что меня наказывали за слезы. – Все хорошо. Что бы ни случилось, сейчас все хорошо.

Я протягиваю руки и кладу их ей на локти. Ее кожа холодная, замороженная.

Я видела ее такой только однажды. Когда мне было десять, был короткий период, когда мама и папа могли снова сойтись вместе. Он спал у нас каждую ночь и возил нас на ужин. А потом однажды он исчез. Как и банка с деньгами, в которую мама откладывала наличные много месяцев. Мы пытались накопить деньги на поездку в «Морской мир».

Она снова и снова что-то бормочет.

– Что? – спрашиваю я, наклоняясь.

– Я сдаюсь, – говорит она тихо.

Слова падают с ее губ, тяжелые и мертвые. На мои глаза наворачиваются слезы.

– Нет, не надо, – говорю я. – Ты никогда не сдаешься.

Я думаю о маме до Великана, до того, как он разбил наш мир на кусочки. Как она выкидывала неоплаченные счета в мусорку и везла нас в «Макдоналдс» или как весело она шла со мной и сестрой целую милю, когда в машине кончился бензин. Мы пели рождественские песни, хотя на дворе стоял апрель.

Моя рука тянется к ней без разрешения, и я провожу пальцами по прядям ее волос, темно-каштановых, как мои. Я не позволяю себе думать о том, как всего несколько дней назад она больно дернула меня за волосы. «Я устала от твоего поведения, Грейс Мари». Я даже не помню, из-за чего она разозлилась. Я забыла вынести мусор или типа того.

– Мама. – Я слегка трясу ее, и она поднимает голову.

– Он злится, что бы я ни делала, – говорит она, но не мне, а себе. Нюх-нюх-нюх.

Ее лицо сморщивается, и она начинает снова плакать. Если бы только Бет была здесь. Она бы знала, что делать. Я смотрю на нее, беспомощная.

– Что он сделал?

Она качает головой. Я хватаю полотенце с крючка.

– Давай вытрем тебя.