Токсичный роман

Ее тушь и подводка растеклись, так что такое впечатление, что у нее синяки под глазами. Она с трудом пытается встать, словно ее ноги не держат. Я обнимаю ее за плечи, пока она заворачивается в полотенце. Кажется, она не может перестать дрожать.

Выйдя из душа, она смотрит на меня.

– Тебе разве не надо на работу?

Я киваю и смотрю на свою промокшую униформу. Я опоздаю. Я чувствую, что должна остаться с мамой, но я не могу пропустить свою смену, так как она завершающая.

– Я переоденусь, – говорю я. – Сейчас вернусь.

Она кивает, я иду в свою комнату и снимаю мокрую униформу, а потом хватаю вчерашнюю из корзины для стирки. Сэм все еще спит, а Великан на гольфе, так что в доме тихо. Переодевшись, я возвращаюсь в ванную.

Мама уже в халате, ее волосы обмотаны полотенцем. Я вспоминаю, как мы с Бет собирали вместе деньги, чтобы купить ей этот пушистый махровый халат в подарок на День матери несколько лет назад.

– Прости за это, – говорит она, махнув в сторону душа. Она смотрит в зеркало, смывая макияж.

Много времени прошло с тех пор, как мы с мамой разговаривали о чем-нибудь открыто, но я решаю попытать счастья.

– Мам, почему ты просто не бросишь его? Он просто ужасен. Ты заслуживаешь лучшего. Мы обе.

Она на меня не смотрит. Ее глаза приклеены к зеркалу.

– Это все не так легко, – говорит она.

– Но…

– Можно занять у тебя двадцать баксов? – спрашивает она. Ее глаза встречаются с моими в зеркале. – Я не получу никаких денег от Роя до конца недели.

Великан выдает ей деньги на карманные расходы. Как будто ребенку. Он все контролирует.

– Да, – отвечаю я, – конечно.

Она никогда их не вернет. По правде говоря, она притворится, что этого разговора – и ситуации с душем – никогда не было. Это будет не в первый раз.

– Я люблю его, – говорит она. – Когда станешь старше, поймешь.

Как я могу понять такое? Что за человек будет терпеть это дерьмо?

– Мам, если он тебя ударит, клянусь, что позвоню в полицию.

Я не видела, чтобы он это делал, но не удивлюсь, если сделает.

Она грустно улыбается:

– Рой не бьет. Ему и не надо.

И я вспоминаю, что он сказал пару вечеров назад: «Давай, уходи. Но ты не получишь родительские права».

Она никогда не оставит его, по крайней мере пока Сэм не закончит школу.

Я думаю о тебе, о том, как ты обнимаешь меня, словно я что-то драгоценное и редкое, о маленьких подарочках, которые ты все время мне подсовываешь, и как твои песни по телефону помогают мне заснуть ночью. И внезапно мне отчаянно жаль маму. Может быть, у нее никогда не было того, что есть у нас. Может, никогда и не будет.

Я сглатываю комок в горле.

– Пойду принесу деньги.

Я отдаю ей две двадцатки, а потом иду на работу. Холодный февральский ветер проникает под одежду, замораживая меня. Я не думаю о том, что едва смогу оплатить аренду в этом месяце.

Когда я добираюсь до работы, Мэтт бросает на меня встревоженный взгляд, раскладывая свежее печенье на подносы.

– Что случилось, чика?

Я иду в заднюю комнату и разражаюсь слезами. Он бежит ко мне, игнорируя только что подошедших покупателей. Без слов он крепко обнимает меня. Я благодарно держусь за него. Он пахнет сахаром и своим обычным мускусным одеколоном.

– Хочешь, чтобы я остался и закрыл магазин вместо тебя? – спрашивает он. – Иди домой, если тебе надо.

– Это последнее место, где мне хочется быть, – бормочу я ему в плечо.

– Хочешь поговорить?

Я качаю головой. Он прижимает меня крепче, а потом отпускает. На его лице легкая улыбка.

– Знаешь, что ты очень красивая, когда плачешь?

На моем лице тоже появляется улыбка:

– Да ладно тебе.

– Грейс?

Я поднимаю взгляд, и вот он ты – стоишь в дверях между кухней и магазином. Руки скрещены на груди, выглядишь недовольным.

Я поворачиваюсь к Мэтту:

– Дашь нам минутку?

Он кивает:

– Конечно. Выходи, когда будешь готова.

Ты проходишь мимо Мэтта, даже не взглянув на него, когда дверь за тобой захлопывается.

– Он прямо лез на тебя. – Это первое же, что ты мне говоришь, когда Мэтт выходит. – Какого черта?

– Я была расстроена, – говорю я и злюсь, что тебе, кажется, все равно. Я думала, только Великан игнорирует мои слезы. – Он просто был мил со мной.

– Это не выглядело мило, – говоришь ты. Твои глаза словно штормовое небо, твои губы как разрез на коже.

Я вспоминаю мою голую маму, ее лицо, похожее на смятую бумагу, и теряю терпение:

– Знаешь что? Мне наплевать, как это выглядело. Если ты не заметил, я плачу. У меня чертовски ужасный день, а ты ведешь себя как ревнивый идиот.

Мы смотрим друг на друга мгновение, а потом ты пересекаешь кухню за секунды и обнимаешь меня.

– Ты права, – говоришь ты. – Прости.

Я вздыхаю и вдыхаю тебя. Я не видела тебя уже несколько дней, и твой запах словно возвращение домой, но в хорошем смысле.

– Что случилось? – бормочешь ты в мои волосы.

Я качаю головой:

– Не хочу об этом говорить.

– Что-то дома?

– Ага.

Твои пальцы пробегают по моей спине, словно ты играешь на гитаре, прогоняя мое напряжение.

– По шкале от одного до десяти, – говоришь ты. – Как сильно тебе нравится эта работа?

– Думаю, шесть. А иногда семь или восемь. А что?

– Я подумал, может, ты захочешь работать со мной в «Гитарном центре».