Токсичный роман

– Я буду ходить на уроки по актерскому мастерству и все такое, но у меня будут и всевозможные занятия по режиссуре. Я хочу поработать в качестве помощника режиссера, и тогда – скрестим пальцы – получится поучиться во Франции. В Париже есть университет, названный в честь основателя Жака Лекока…

Лис разражается смехом:

– Лекок[20]? Да ладно тебе, это не может быть фамилией!

– Клянусь!

Джесси и Лис хихикают до изнеможения.

– Дамы, соберитесь, – говорит Гидеон, подходя к нам.

Мы сидим возле одного из многочисленных театров города, ожидая, когда нас пустят внутрь. Он очень хорошо смотрится в футболке с аниме под рубашкой с пуговицами и длинным рукавом.

Нат качает головой. Она пытается не улыбнуться из-за слова «кок», и я люблю ее за это.

– Дуры, – бормочет она.

Гидеон смотрит на меня:

– Стоит ли мне спрашивать, что такого смешного?

– ЛЕ КОК! – кричит Лис с сильным французским акцентом.

Я закатываю глаза:

– Не обращай на них внимание.

Звонит мой телефон – это ты. Я позволила двум твоим последним звонкам переключиться на автоответчик, так что сейчас мне надо взять трубку.

– Сейчас вернусь, – говорю я и спешу к скамейке в паре метров от ребят.

– Привет, милый, – отвечаю я на звонок.

– Привет. – Твой голос неприветлив, но я вижу, что ты пытаешься скрыть раздражение. – Веселишься?

– Да! Здесь столько всего, чем можно заняться. Мы ходили на уроки по импровизации и…

– Я так по тебе скучаю, – шепчешь ты.

– Я тоже скучаю по тебе.

Но я понимаю, что вру. Я совсем по тебе не скучаю.

– Почему ты не отвечаешь на звонки?

– Я просто действительно очень занята…

– Грейс! – зовет Натали, маша руками.

– Слушай, мне надо идти, – говорю я. – Театр открыли, и все заходят внутрь.

– Отлично.

– Дорогой, не надо так, – говорю я. – Пожалуйста. Я так хорошо провожу время…

– Хорошо, наслаждайся спектаклем. – И ты кладешь трубку.

Я засовываю телефон в карман и делаю глубокий вдох. Париж, Лекок – это голубые мечты. Ты начинаешь злиться, когда я всего в паре часов езды от тебя, и ни за что не позволишь мне поехать за границу. Позволишь. Словно мне нужно твое разрешение. Но оно нужно, Гэв, не так ли?

Кто-то кашляет рядом со мной. Я поднимаю взгляд и вижу стоящего рядом Гидеона, садящееся солнце подсвечивает его золотым.

– Меня отправили Нат и Лис, чтобы я провел тебя в театр, – говорит он, предлагая мне свою руку.

Я улыбаюсь и принимаю предложение.

– О, ну спасибо.

– Парень? – спрашивает он, кивая на телефон.

– Да. Он бросил трубку.

– Ничего себе.

– У него сложный период.

Гидеон запускает руку в сумку и достает упаковку конфет.

– Говорят, что ты любишь такие штучки.

– Да!

Он отдает их мне, и я начинаю радостно жевать. Если бы я ставила пьесу, то двое актеров бы шли по сцене, когда освещение медленно гаснет. Прямо перед тем, как зайти в театр, они останавливаются и смотрят друг другу в глаза, когда прожектор медленно бросает на них теплый луч.

А потом свет гаснет полностью.

«Двенадцатая ночь» начинается с кораблекрушения.

Виола оказывается выброшенной на берег неизвестной страны, и у нее ничего нет, кроме порванной одежды. За спиной просторы океана. А за ним жизнь, которую она оставила. Она думает, что все остальные на корабле погибли, потому что она одна на пустынном берегу. Страна, как она вскоре узнает, называется Иллирией.

Мне хочется оказаться там. Мне хочется быть как Виола – пережить шторм, а потом начать все заново, используя лишь свои ум и очарование, чтобы дойти до счастливого конца.

У судьбы много дел в Иллирии. Всепоглощающая любовь, и перепутанные личности, и странные счастливые случайности. В Иллирии ничто не является тем, чем кажется, но, несмотря на эту путаницу, это страна чудес. Эта постановка превратила остров Шекспира в роскошную турецкую заставу, здесь кучи разноцветных подушек на полу, низкие столики, кальяны и витражные лампы, отбрасывающие рубиновые тени на сцену. Актеры все одеты в свободные костюмы, шаровары и искусно украшенные корсеты. У меня кружится голова от идей для нашей постановки, и часть меня не может дождаться возвращения домой, чтобы приступить к работе.

Пока я сижу и смотрю выступление труппы «Орегон Шекспир Кампани», мои мысли возвращаются не к тебе, а к Гидеону, сидящему рядом. Тому, чье колено слегка касается моего, когда он двигается на своем месте. Я чувствую себя Виолой в начале пьесы – выброшенной штормом и уставшей, пытающейся встать на ноги в сложном мире. И, как и Виола, я чувствую, как что-то безнадежное, хрупкое и пугающее расцветает в груди – чувство, которое не должно существовать, потому что мне не позволено, не в то время, пока я с тобой.

– Но если я права, – Виола говорит, – бедняжка, лучше б ей в мечту влюбиться![21]