Толедские виллы

— Пусть же мое признание в грехах послужит если не спасительным таинством, то знаком чистосердечного желания спастись. Уж восемь лет я разбойничаю. Убил десять человек, многих ранил, ограбил без счета, и на моей совести двадцать обесчещенных женщин всех сословий, кроме монашеского. Последнее же преступление совершил я вместе с одним каталонским дворянином, который, не имея возможности иначе отомстить за какую-то обиду, стал нашим главарем. Этой ночью мы напали на корчму и ограбили там все, что попалось под руку. Затем вся наша шайка, полсотни разбойников, удалилась в ложбины и овраги, вырытые морем и называемые здесь бухтами, чтобы разделить добычу гнусного промысла. Не заметив, что за прибрежной грядой притаились три берберийских судна, мы приступили к разделу, и когда менее всего ожидали — как всегда бывает, — на нас напали корсары. При свете луны я успел разглядеть, что они намного превосходят нас и числом и количеством оружия; вмиг вскочил я на этого мула, которого вместе со сбруей мы украли в корчме, — там же я надел платье, что сейчас на мне, найденное в одной из комнат, — погнал его во весь опор, спасаясь от смерти или плена, а за мною побежали три мавра; но они были пеши и, не надеясь догнать, пустили вслед пулю, которая и покарала меня за все злодейства. Она прошла навылет; более трех часов страх смерти и желание спасти душу удерживали во мне жизнь и подгоняли мула, но мне так и не удалось встретить человека, кто мог бы оказать помощь в страшный сей миг, кроме вас. Призываю же вас в свидетели моих прегрешений и раскаяния, не теряя надежды на прощение, какое мой собрат по ремеслу снискал на кресте рядом с тем, кто погиб, дабы спасти нас, грешных.

Тут разбойник поцеловал крест на своей шпаге, и земная его оболочка осталась без хозяина, к прискорбию и страху моего слуги, нежданно-негаданно ставшего душеприказчиком. Правда, Каррильо быстро утешился, получив в наследство мое платье, мула, драгоценности и деньги, которые плоть до полушки обнаружил в шкатулке, спрятанной среди тюков. Но только он скинул с себя дрянные шлепанцы и принялся разоблачать мертвого разбойника, как на нега налетела тьма-тьмущая стражников, целый эскадрон; они разъезжали по этим пустошам в поисках разбойничьего логова и, увидав человека в лохмотьях, раздевающего труп, не долго думая, решили, что это один из тех, кого они ищут. Схватив Каррильо, они осыпали его крепкой бранью и ударами и едва не повесили на одной из сосен, где каждый год произрастает два сорта плодов: одни, натуральные, — сосновые шишки, а другие, приблудные, — разбойники; гроздья человеческих тел повисают на сосновых ветвях, когда беспощадные каталонцы чуть не целым войском выступают в поход и всех, кто попадется, без минуты промедления, разве что для краткой исповеди — кто желает ее совершить, а кто не желает, с теми вовсе не церемонятся, — вешают по деревьям на длинной цепи с прикрученными на палках петлями; так и висят, голубчики, в холщовых балахонах (стражники возят эти балахоны на муле про запас), и хищные птицы клюют их, пока мясо не начнет отваливаться, — тогда их снимают и хоронят в пятницу святого Лазаря монахи, занимающиеся богоугодным сим делом.

Слезы и мольбы невинно обвиненного все же возымели действие, и Каррильо решили везти в Барселонскую башню — тюрьму для простонародья в этом краю, — полагая, что, может статься, он говорит правду; хотя вид только что убитого человека, аркебуза подле него, бреши, пробитой в его теле берберийской пулей, и Каррильо, раздевающего труп, был весьма подозрителен. Но Каррильо удалось выкрутиться, рассказав всю правду, как ограбили корчму да как его господин остался почти голым и в одной лиге отсюда ждет, пока он его выручит. Решили проверить эти показания. Стражники повезли связанного Каррильо на то место, где он надеялся меня найти, и он стал окликать меня жалобным голосом, призывая го дона Хасинто, то дона Хуана де Сальседо, чем возбудил новые подозрения у бдительных слуг закона, усомнившихся, что один человек может носить два столь разных имени. Затем обнаружили на земле куски каблуков, а в дупле каштана — монеты, что я спрятал и забыл после встречи с Марко Антонио; эти улики лишь усилили прежние подозрения, что Каррильо — не тот, за кого себя выдает, и что мы с ним разбойники, которые обычно прячут в таких местах свою добычу. На основании столь явных, по их мнению, улик они и засадили нашего Каррильо в страшную тюрьму, о которой я говорил; пришлось ему изведать все горести и лишения, выпадающие на долю бедняков, у кого нет друзей или родичей, — редкий день проходит там без того, чтобы два-три узника не скончались просто от голода.