Читаем Толькі не гавары маёй маме полностью

Я выйшаў на бераг i азiрнуўся, па лёдзе расплывалася пякельная плямiна майго грэху. Я не плакаў, але i не з’явiлася пачуцця ўпэўненасцi, я не стаў мужным, я не стаў ваяром, мной авалодала пустата, таму i не было сiлы здзiвiцца, калi пабачыў, як усплыў кот, як ён выпаўз на лёд, як, хiстаючыся, нiбыта п’яны, пакульгаў на мяне. Ён прайшоў зусiм побач, i я мог яго схапiць, раза­драць, знiшчыць. Але не варухнуўся.

Не стаў я забойцам. Зразумеў: героем не можа быць забойца. Чалавецтва робiць жахлiвую памылку, калi ўзнагароджвае i шануе людзей, якiя забiраюць жыццё ў iншых. Я ўзненавiдзеў войска, я неўзлюбiў вайсковых навукоўцаў. Цi можна называць чалавекам iстоту, якая разразае горла сабаку, устаўляе туды трубку, а потым дае мяса па гадзiнах, а потым не дае мяса i назiрае, як з трубкi крапае слiна i страўнiкавы сок? Хто пракляне лагерных дактароў? Вядома, не людзi, якiя прыдумалi маральны кодэкс вучонага, паводле якога можна забiваць пацукоў, катоў, сабак, толькi не на вачах у iхнiх суродзiчаў. Няўжо сапраўды можна адразаць пацучыную галаву нажнiцамi?!

Я вярнуўся дахаты i доўга стаяў пад душам, разглядаў ружовыя шнары на жываце. Можа, i лiлiся з маiх вачэй слёзы, але пад душам слёз не заўважыш, нават сваiх.

Ты сама прасiла расказаць пра мужнасць, вось расказаў. Засталося скончыць.

Ката я ўбачыў на наступны дзень. Вяртаўся са школы, а паперадзе iшлi дзве мае аднакласнiцы. Яны i заўважылi яго. Кот ляжаў пад вадасцёкавай трубою, абадраны, з ашчэранай пашчаю. Нехта завалок яго на дах i ўкiнуў у вадасцёкавую трубу. Кат, кiт, кут... Кот быў нежывы.

Мiнск. 24..1984 — 23.II.1993

<p>Амарыліс</p><p>(апавяданне пра дзiцячыя страхi)</p>

Спяшаешся, бяжыш, спазняешся. Губляеш уласнае «я». Трапечашся, як той матылёк на асветленай шыбе, б’ешся ў нябачную сцяну. А дзверы? Яны зусiм поруч — спынiся i ўбачыш. Не! Бясконцы рух, слiзгаценне на люстраной паверхнi, бясконцае бiццё, пакуль не патрапiш на злом, прагал, расколiну, пакуль не паранiш крылцы, не зломiш iх, не абцярушыш каляровы пыл. І тады адчуеш скразняк, ён астудзiць розум; верне прытомнасць, адновiць яснасць. І ўбачыш... Хутчэй за ўсё, дзяцiнства.

Стары дуб за зялёным плотам, той самы вялiкi дуб, да якога цябе падводзiў бацька, калi вёў у дзiцячы садок. Збiралiся жалуды зялёна-балотныя ў каляных шапачках, карычнявата-алейныя з рабрыстымi бакамi i вострай дзюбаю, вялiкiя, што жукi-насарогi. Поўныя кiшэнi жалудоў, такiх апетытных на выгляд, такiх няўежных i горкiх, даўкiх, любiмых. Жалуды ўратоўваюць ад маркоты. Яны маюць звычку звальвацца за падкладку палiтона, i не варта дакараць iх за гэта. А навокал позняя восень, спiртавы дух апалай лiстоты, халаднаватае сонца, сцюдзёная льдзiстая раса. Бацька пакiдае цябе каля веснiчак, тых самых дзетсадаўскiх веснiчак, побач з якiмi айчым Жэнiка Хрушча наехаў на свайго пасынка заднiм колам вялiкага грузавiка. Жэнiк загiнуў. Айчым прывозiў Жэнiка ў садок на машыне, i ўсе зайздросцiлi, усiм да трымцення хацелася пакатацца на грузавiку, пасядзець за рулём, пасiгналiць, як сiгналiў Жэнiкаў айчым, калi ўвечары прыязджаў па свайго пасынка. А загiнуў Жэнiк з-за бяскрыўднай насоўкi. Калi ты з’яўляўся ў садок без чыстай адпрасаванай, складзенай у чатыры столкi, насоўкi — каралi. А Жэнiк забыўся хустачку ў кабiне i ўспомнiў пра гэта каля самых веснiчак. Ён падбег да грузавiка, а нябога айчым, каб развярнуцца, даў заднi ход i наехаў на пасынка i задушыў насмерць. Бацькi iншых дзяцей закрычалi, загаласiлi, залямантавалi, спынiлi грузавiк, паказалi знявечаны коламi труп знiякавеламу агаломшанаму шафёру, якi пачаў совацца мiж людзьмi i пытацца:

«Хто забiў майго хлопчыка?» I нiхто не адказ­ваў. Маўчалi. Спачувалi. Страшна. А ён усё хадзiў i хадзiў каля веснiчак.

Тых веснiчак, якiя я не любiў, бо праз iх iшоў у садок, а з садка выходзiў праз iншыя. Бег да мацi ў бiблiятэку, што мясцiлася ў чатырохпавярховым шарым iнтэрнаце, якi належаў будаўнiчаму трэсту. У бiблiятэцы цiшыня, пыл, кветкi на шырокiх падваконнях. Прасiў маму не выкiдаць чырвоныя пялёсткi амарылiсу, збiраў, засушваў, любаваўся. Каля гаршчочкаў з кветкамi лепш за ўсё вучыцца любiць кнiгi. Але жыў у пустой бiблiятэцы i свой страх. Незлiчоная колькасць стэлажоў. Шчылiны мiж палiцамi, за якiмi зноў стэлажы i шчылiны, шчылiны i стэлажы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Птичий рынок
Птичий рынок

"Птичий рынок" – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров "Москва: место встречи" и "В Питере жить": тридцать семь авторов под одной обложкой.Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова. Издание иллюстрировано рисунками молодой петербургской художницы Арины Обух.

Александр Александрович Генис , Дмитрий Воденников , Екатерина Робертовна Рождественская , Олег Зоберн , Павел Васильевич Крусанов

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Мистика / Современная проза
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература