Толкин и его легендариум

Такая глубина характерна и для карт. У Трора, например, восток находится сверху, что намекает на средневековое христианское представление о лежащем к востоку райском саде, — карты было принято располагать в соответствии с божественным порядком. У самого Толкина, однако, на карте Глухомани сверху расположен север. Если считать, что карты нужны для упорядочивания окружающего мира и отображения единства общины или даже целого народа, здесь они почти не сходятся друг с другом и показывают скорее различия между разными народами — и даже между причинами, побуждающими их создавать карты. Что интересно, на лингвистическом уровне картография очевидно проявляется в Хоббитоне, где многие названия мест — это обычные существительные с определенным артиклем: например, Холм — в оригинале The Hill. Артикль the обычно появляется там, где читатель или слушатель точно понимает, о чем идет речь (например, the Earth — «планета Земля», или the burglar — «взломщик» на судебном заседании). Однако в топонимике Хоббитона использование этого артикля вызывает у читателя эффект намеренной дезориентации: подразумевается, что мы должны быть знакомы с местностью, хотя это, конечно, не так. Такими уловками Толкин раз за разом вводит в книгу неопределенность мира и положения в нем разных вещей.

Когда гномы попадают в плен в Мглистых горах — тоже the Misty Mountains — и оказываются в Городе гоблинов, повесть возвращается в русло волшебной сказки. Однако гоблины здесь гораздо страшнее и агрессивнее, чем в сахарно-волшебном стихотворении Толкина «Шаги гоблинов» (1915)[37]. Они уже далеко зашли на пути к превращению в орков. В их грубости, в бравурных победных песнях ощущаются фашистские нотки. Их происхождение покрыто мраком и напоминает о зловещей поэме Кристины Россетти «Базар гоблинов» (1862):

Они ее пинали,
Они ее толкали,
Царапали когтями,
Лай, шип, насмешки, крики…

Лающие гоблины Толкина превозносят физическое насилие и механизированное вооружение: «…гоблинов всегда зачаровывали механизмы, колеса, машины и взрывы»[38]. Они шутят, бахвалятся, как отвратительные викинги, и поют, сжигая пихты. На первый взгляд пение звучит как простая угроза — гномов будто бы готовят на съедение, однако в контексте пережитого Толкином на линии фронта и последующих нацистских зверств песня звучит чудовищно:

Пеки их и поджаривай, жги их и суши!
Пока бороды их не вспыхнут, пока не запекутся глаза.
Пока волосы не пропахнут дымом, пока не треснет кожа,
Не растопится жир, не почернеют кости
и не лягут угольями
под небом!
Так умрут гномы…

Когда осознаёшь, что впоследствии Толкин будет называть гномов «семитским» народом и что в их языке есть нотки древнееврейского, кровь стынет в жилах.

◆

В самом центре повествования — ключевой эпизод с игрой в загадки. Он опирается на более ранние источники. Загадки — важная особенность англосаксонской поэтической культуры. Британский писатель и критик Адам Робертс называет их англосаксонским ритуалом власти. В Эксетерской книге X века мы находим девяносто пять примеров загадок, рассеяны они и по другим манускриптам. С точки зрения англосаксов, загадки давали возможность блеснуть остроумием и лингвистической находчивостью, поиграть со словами и множественностью смыслов. В загадках проявляется поэтическое воображение, уходящее корнями в метафоры, символы и аллегории, а также вкус к прозопопее — наделению неодушевленных вещей способностью действовать и говорить. Загадки часто сводят вместе непохожие образы и фигуры — во многом это справедливо и в «Хоббите», где встречаются Бильбо и Голлум. Англосаксонские загадки, таким образом, — это свежая нотка на фоне фатализма и печали большинства стихов Средневековья, хотя Толкин тут же вводит почти непреодолимое чувство угрозы, заставляя Бильбо поставить на кон свою жизнь. Шипение Голлума — «Ес-с-сли моя прелес-с-сть с-с-спрос-с-сит, а он не отгадает, моя прелес-с-сть его съес-с-ст» — безусловно, лучшая фраза Энди Серкиса в фильме Питера Джексона «Хоббит: Нежданное путешествие» (2012).