Толкин и его легендариум

Боэций, ведущий диалог с воображаемой аллегорической дамой, олицетворением философии, убедительно призывает смириться с неизбежным страданием во имя блаженства в загробной жизни. Философ писал свой трактат в тюрьме в ожидании смертной казни и жаловался, что судьба повернулась к нему спиной. Дама в ответ доказывает, что философия может утешить и принести облегчение в самых тяжелых обстоятельствах. Истинное счастье и духовное богатство нематериальны и заключаются в добродетели, самодостаточности, дружбе и подобных ценностях. А главное, эти черты идеального блаженства — «не просто в Боге. Они и есть Бог». С точки зрения Боэция, Бог «благостным управлением правит миром, в котором все Ему повинуется по доброй воле, и <…> зло есть ничто». Бог не вмешивается в мирские дела, однако в мире царит божественный порядок, а добродетельные поступки гармонируют с этим порядком и тем самым привлекают везение: случайная удача в трактате определяется как нечто осуществившееся «вследствие стечения противоречивых обстоятельств, а не вследствие намерений людей, совершавших действия»[63]. Случайная удача, таким образом, должна благоволить свободной воле, применяемой в благих целях и для достижения счастья. Впрочем, абсолютная свобода воли оказывается под большим вопросом, поскольку Бог в понимании Боэция всеведущ.

Хотя Боэций ни разу не упоминает Христа, его взгляды многие века оказывали очень существенное и прочное воздействие на христианскую мысль. Боэциевская мораль, кажется, вызвала тоску по утешению в «Скитальце» и «Морестраннике», где долгие утраты и одиночество в земном уделе могут обрести смысл в контексте ожидаемого божественного спасения. Зло, соответственно, является инструментом и позволяет человеку подняться на более высокий уровень бытия. В «Скитальце» рассказчик-изгнанник становится выше изменчивого мира и находит утешение, а в парной поэме «Морестранник» оказывается, что сам изменчивый мир может быть путем к божественному. К этому августинскому выбору — использовать мир во имя высших целей или же просто наслаждаться его мимолетными радостями — примешивается угрюмая твердость англосаксонской «северной отваги» перед лицом неизбежных трудностей.

Святой Августин сравнивал христианскую жизнь с путешествием по разным ландшафтам и говорил, что «посредством телесного и преходящего можно постичь вечное и духовное». Толкин увлекался идеей изгнания и в целом паломнической литературой. Арагорн, например, возвращается из странствий, чтобы предъявить права на престол, но потом забирает с собой Арвен в изгнание бренной могилы, разлучает ее с эльфийскими собратьями, уплывшими в Валинор. Эльфы Средиземья уже пребывают в изгнании — особенно Галадриэль, которой нужно заслужить прощение, чтобы вернуться в Бессмертные земли Волшебной страны. Фродо тем временем чувствует все большую оторванность от друзей и дома, а в конце концов и от своего мира — Средиземья.

Здесь стоит вспомнить важных персонажей, которые неожиданно уплывают вместе с уходящими эльфами и Гэндальфом через западные моря в толкиновскую Страну эльфов, Валинор. Их немало: Бильбо, Фродо, впоследствии Сэм, даже Гимли. Все четверо получают в дар жизнь после смерти, но оторванную от их «естественного» состояния.

◆

Для Боэция и для Толкина, который двусмысленно использовал его размышления, центральным вопросом, однако, является зло. Леди Философия утверждает, что на самом деле никакого зла не существует — бывает просто отсутствие добра: «Зло есть ничто». И даже если оно действует активно и самостоятельно, это лишь некий элемент провидения и божественного порядка. Так, понятое зло не может быть независимым: оно паразитирует и не способно творить.

Эта мысль повторяется во «Властелине колец» неоднократно. Боэций допускает, что в мире есть порочные существа, но они заслуживают скорее жалости, чем наказания. То, что кажется злом, является всего лишь следствием свободной воли человека, отвернувшейся от добра, но добро всегда возьмет верх. «Поэтому осуши слезы, — призывает Философия. — Еще не обрушила Фортуна свою ненависть на твоих близких, и на тебя наслала она не слишком сильную бурю, еще удерживают тебя надежные якоря, которые позволяют найти утешение в настоящем и возлагать надежды на будущее». Образ бури Толкин позаимствовал и вложил его в одну из реплик Гэндальфа. «Мы встретились вновь у поворота событий, — говорит волшебник, воссоединяясь с Арагорном, Гимли и Леголасом. — Грядет большая буря, но в ходе событий произошел перелом». О буре он предупреждает и Теодена: «Ибо берегись! Надвигается буря, и все друзья должны собраться вместе, дабы не сгинуть поодиночке». При виде летящего назгула он восклицает: «Буря приближается <…> Вперед! Ждать рассвета нельзя! Пусть быстрые не ждут медлительных! В путь!»