Толкин и его легендариум

Отряд «Избранных» — король Арагорн, его супруга королева Эовин, король Эомер, Гэндальф, хоббиты, Гимли, Леголас, а также оставшиеся воины — встречаются с Устами Саурона, которыми оказывается вездесущий Саруман. Между Гэндальфом и Саруманом происходит словесная дуэль, противоборство создаваемых образов. Этот прием характерен для англо-шотландских баллад, например для «Двух волшебников». Саруман дрогнул, но тут Змеиный Язык появляется в одеждах Фродо, заставляя Избранных в ужасе отпрянуть. Самого Фродо тем временем пытают, надев ему на голову шлем предводителя назгулов. Его спасает Сэм, но он снова попадает в плен и бежит с помощью Кольца, которому орки по-прежнему не в состоянии сопротивляться. Размахивает артефактом и Сэм. В присутствии Ока Кольцо производит воздействие, почти подобное взрыву ядерной бомбы: «…все начинает светиться прозрачной белизной». Хоббитам удается уйти в сторону Роковой горы. Сцены болезненного восхождения Фродо и Сэма сменяются отчаянным, беззаветным противостоянием Избранных. Фродо заявляет свои права на Кольцо, но появившийся Голлум откусывает ему палец и падает в недра горы. Битва вдруг прекращается, выходит солнце. Орки раскаиваются и сбрасывают доспехи как змеиную кожу. Без них они больше похожи на людей, пусть и бледны, как личинки. Все дружно приветствуют Фродо и Сэма. Те спускаются с горы и подходят к Гэндальфу. «У тебя получилось! Ты… ты… ты хоббит!»

В заключительных сценах есть что-то от карнавала, хотя государственные дела сразу занимают Арагорна и Эовин (Пиппин и Мерри находятся у них в услужении) и разделяют бывших спутников. Пятеро товарищей идут сквозь толпы и развалины, проходят мимо Сарумана, превратившегося в бродячего плута, и сверхъестественно быстро добираются до Шира. Остается там, однако, только Сэм, которого приветствует «пышнотелая подруга». Фродо нельзя мешкать, и с Гэндальфом, Гимли и Леголасом он продолжает путь. На песчаных дюнах Арвен машет Фродо. Он идет с Гэндальфом по пляжу через волны прибоя и поднимается на борт корабля, присоединившись к Арвен, Элронду, Галадриэли и Бильбо. Гимли и Леголас стоят на берегу. Они решили не уплывать и, пока корабль идет на запад, перебрасываются афористичными репликами. «Это не то чтобы уйти, но и не совсем остаться, — замечает Леголас, — потому пляж находится где-то посередине, как сумерки». Они слышат смех Фродо, и корабль скрывается из виду. Поднимается радуга. «Всего семь цветов. В мире и правда что-то не так…»

◆

Сценарий Бурмена и Палленберга так и не был воплощен на экране. Его много ругают, но вполне ли справедливо? Я подробно его описал, потому что обычно любят упоминать лишь самые эксцентричные и радикально переделанные фрагменты, но, если смотреть на план в целом, получается оживленное переложение трехтомного романа в один длинный фильм. Лично мне он нравится: в нем есть воображение и интересные мысли, он очень динамичный, и любой, кто прочел этот сценарий, удивится, насколько близко к тексту авторы передают некоторые запоминающиеся строки книги, например про пение петуха. Да, многое пришлось вырезать: нет Старого Вяза, нет Тома Бомбадила и умертвий (этому, наверное, не стоит удивляться), нет Бри и Заверти, нет Лотлориэна и энтов, нет Хельмовой Пади, Изенгарда, Кирит-Унгола. Нет Фарамира. Нет орлов — да и вообще летающих существ (на том основании, что они слишком отвлекают). Наконец, нет «Очищения Шира». Но некоторые детали, несомненно, поражают. Предводитель назгулов, например, ездит на коне без шкуры, а не на крылатой твари, а среди защитников Минас-Тирита есть пчеловоды в масках и кожаных одеждах с «роем пчел, вьющихся вокруг одетых в перчатки рук», — очень тревожный и неожиданный образ в духе фолк-хоррора. Эти особенности вкупе с настойчивой телесностью — герои обнимаются, целуются, занимаются любовью или просто обнажены — и странной пышностью восхождения Арагорна на престол и празднования победы Фродо (тот же Пиппин в рваном облачении Шута) создают причудливо-зловещую атмосферу, сравнимую с позднейшими культовыми фильмами, такими как «Плетеный человек» (1973). При всех крайностях Бурмен стремился сделать мифические и архетипические элементы повествования в полной мере кинематографичными посредством «радикальной инсценировки»: перенести на экран миф во всей его таинственной, иррациональной славе.