Только б жила Россия

Петр с трудом расстегнул епанчу, накинутую поверх мундира, сел, привалился к каминной раме. Заговорил он минуты через две, — бояре, замлев от волненья, даже вздрогнули.

— Поднастроились на мордоворот? Зря надеетесь. Трости нынче дан роздых… Вам же, всем до единого, ехать к полкам второлинейным. Куда — решайте сами. Каждому свой город, свой гарнизон, свои рекруты. Ну а с меня довольно! — Петр Алексеевич скрестил руки, принял спесиво-замкнутый вид. — Сяду этак вот, на Карлусов манир, и не шевельнусь! Адью, голубчики, ауфвидерзеен… Чур, не сетовать, если некомплект объявится или пушки в срок не приспеют… Спрошу сполна!

Стало тихо. Ближние ошарашенно моргали, силясь понять, что к чему.

Петр приоткрыл один глаз, посмотрел колюче-зорко.

— Вы еще не уехали? Чего ждете? Велите запрягать, по десятку драгун в конвой, и арш-арш. А побеседуем, когда линия будет спроворена! — Он зашелся в трескучем кашле, отстранил чарку анисовой, поднесенной кабинет-секретарем Макаровым. — С ней потом… Кликни-ка дохтура, что-то коробит.

Вскоре подоспел маленький, розовенький после сна лейб-медик Лунель, подал склянку с микстурой. Петр проглотил, скривился — горечь несусветная! — покивал боярам, в растерянности сбившимся у порога.

— Черт с вами, тронетесь ополдень. И я малость прикорну…

Ближние торопливо сдергивали шапки, притыкались кто где, вспоминая, каким был государь перед скоропалительным отъездом из Москвы: взор блуждает, с губ срываются невнятные выкрики, увесистый кулачище готов крушить всех и вся… Дела-то, кажись, идут в гору!

Царь посидел, опустив голову на грудь, снова встрепенулся.

— Макаров, какие вести от Василья Корчмина?

Тот вкратце доложил. Инженеру, командированному на зюйд, приходилось туго. Правда, кое-что сработано: перекопаны главные пути, сооружены первые линии засек, но скверно с подводами, сплошной недобор. Дворяне брянские изворачиваются как могут, лишь бы не дать: мол, и пахота вот-вот, и падеж великий, и многое иное.

Петр Алексеевич резко дернул усом.

— Пиши: доправить с неслухов за год втрое — впятеро, а сие не поможет — в каторгу, в гребцы азовских галер! Дело наше на крови замешено, вкрутую, густо… Пощады никому!

С минуту глядел на колеблющееся пламя свечей. «Не для себя ж одного — для блага всей России стараюсь… Поймут ли когда-нибудь, осознают ли?»

— Да, — вспомнил он, — о воровстве коменданта глуховского подтвердилось?

— Граф Головин вчерась курьера пригнал. Все так: живоглот и мздоимец, каких не видел свет.

— Вздернуть немедля, посреди площади, и чтоб до весны болтался, в назиданье скотству… Приму и сей грех на себя! — Он помедлил. — Кстати, о штыке, в гродненской баталии словленном. Послать яко образец Демидову, строго присовокупив: ждем к маю тыщ десять — пятнадцать!

Теперь он вышагивал взад и вперед, сыпал искрами из трубки, зажатой в углу маленького рта.

Поприжгло, и крепко! Уйма забот, неисправностей и проволочек. Помни про все, ничегошеньки не упускай, зевнешь — голова с плеч… День-два, и опять по тысячеверстному кругу, по ухабам и размывам. Сбивай заслон в целое, сгущай повдоль Днепра, дабы швед, упредив главные твои силы, не ринулся на восток.

Что-то все-таки удалось. Где зияла пугающе брешь — выросли громоздкие лесные завалы, густо блистают багинеты сбочь серых рекрутских шляпенок, наддает скорый топот кавалерии: драгуны, казаки, татарские да башкирские наездники… Тут бы и перевесть дыхание, но мысли знай вьются как угорелые, поднимают на ноги ночью и днем. Что с гродненской армией? Цела ли? Удастся ли задуманный с Алексашкой маневр?

Да, на приступ Карлус не осмелился, хотя были под рукой и лестницы, и фашины. Вскоре выяснилось — королю нечем кормить войско, шел-то налегке, имея в виду гродненские запасы. Пообъел округу, начал пятиться. Сперва — на пять верст, к местечку Грандичи, потом — на десять, в Сколобув. Ныне, лазутчики передают, осел у Василишек. Ждет ли подмоги от Сапег и Станислава Лещинского? Или думает взять Гродню на измор? Нет, оттуда уходить надо, к лешему!

А тут вновь и вновь напоминает о себе союзничек, польский король Август Фридерик. Отдал на съедение Карлу вспомочной русский отряд, потом, в самый грозный час, кинул Гродню, прихватив с собой четыре меншиковских драгунских полка. Теперь, сидя в далекой Саксонии, дрожмя дрожит, требует солдат и денег, денег и солдат… Если вдуматься — дрянь товаришок, но выбора нету. Придется дать просимое, твердо заверив: от союза никогда не отступим!

Да еще вдруг расхрабрился Жорж Огильви. Город-де укреплен им столь сильно, что он, фельдмаршал, не только не боится вероятного штурма, но и чаял бы его! Осмелел сдуру, более того, весны ждать вознамерился, дабы затем повести армию к Варшаве… Старый пень! Там-то тебя и скрутят как миленького. Ты — черт с тобой, невелика потеря, — цвет войска российского сгинет ни за грош. Может, он к тому и стремится, хваленый имперский воитель? Неспроста Репнин обеспокоен: первокомандующий то и дело сносится с Августом, но своей корреспонденции русским генералам не раскрывает…