Только б жила Россия

Но русские не стали ждать, пока шведы сомкнут свои железные фланги. Дав один нестройный залп и другой, они попятились к лесу, через который вилась проселочная дорога на Могилев. Карл неотступно их преследовал, возглавив центральную колонну.

Позади тем временем гулко бухали в воду понтоны, сцеплялись, поверх юркие саперы торопливо укладывали настил. Еще немного — и по мостам потекли кирасиры, вызванные в первую линию.

У леса, к которому подошли шведы, что-то явно не клеилось.

Проследив за переправой пехоты, Гилленкрок и Табберт отправились на левобережье. Погода заметно портилась, то и дело припускал мелкий дождь… Первый, кто встретился им, был Хорд, кудрявый полковник двадцати трех лет, один из друзей его королевского величества.

— Трофеи — семь вполне исправных пушек, часть обоза, ротные штандарты, добрая сотня пленных! — выпалил он и тотчас насупился, добавил сердито: — Король спрашивает: где Лагеркроне, где Гамильтон, где, наконец, Росс?

Слава богу, пехота Росса скорым шагом подходила к месту боя, — можно было со спокойным сердцем доложить о том королю.

Вот и он — посреди поля, заваленного трупами в темно-зеленом и сине-серо-голубом, простреливаемого насквозь.

— Однако… Вы проспали почти весь бой! — процедил Карл, завидев генерал-квартирмейстера. — На вашу долю осталось немногое. Впереди — жалкие русские охвостья, прогоните их, иначе главный корпус Шереметева уйдет безнаказанным.

Небо наискось прочертила молния, загрохотало с перекатами, косой стеной надвинулся ливень.

— Соколы Швеции, с нами бог и король!

— Победа! — разнеслось окрест.

Бригада Росса, маршируя как на маневрах, пересекла открытое пространство, захлестнула опушку и — откатилась, поражаемая в упор ураганным огнем. Ни к чему не привели повторные атаки, подкрепленные фузилерами принца Вюртембергского, — огонь русских не ослабевал, потери с каждой минутой все возрастали, в тыл вереницами тянулись раненые.

— Этот сброд укрывается в чаще, — остервенело кричал Росс, — а наш порох заливает вода…

Он закашлялся, махнул рукой.

— Необходимо проломиться через лес. Во что бы то ни стало! — заметил Гилленкрок.

— Объясните это солдатам, — ответил тот. — Им, а не мне!

Справа доносились крики «хурра». Эскадрон далекарлийцев, предводительствуемый королем, лихо преодолел засеку поперек дороги, но был окружен. Закипела яростная схватка, и трудно сказать, чем бы она окончилась, не подоспей драбанты и фузилеры. Лошадь под его величеством пала, застреленная наездником в пестром халате и остроконечной шапке, — кривые сабли густо сверкали среди сосен.

— Викинги, спасайте короля! — крикнул Гилленкрок.

— Не столь громко, Аксель, не столь громко, — хрипло отозвался Карл, выбираясь из круговерти боя. — Помогите мне сесть в седло. Чью-нибудь шпагу, от моей сохранился один эфес… Канифер, что с вами?

В воздухе что-то протяжно свистнуло, раздался сдавленный вскрик, и перед глазами шведов лишь мелькнули генерал-адъютантские ботфорты, исчезая в кустах.

— Канифер!

— Пойман татарской петлей, уведен в лес… — с усилием выговорил принц Вюртембергский.

— Наглость варваров превзошла все границы… Вызвать Спарре и Лагеркроне, атаковать, атаковать, атаковать! — Карл вне себя потряс кулаком. — Передайте Реншильду: мне требуется легкая артиллерия, и немедленно. Расшевелите кирасир: два часа потеряно ими без пользы!

Шведская армия, охватив чащобу гигантской подковой, готовила последний удар. Вскоре в дело вступили орудия, поставленные на картечь, и не успел утихнуть гром и треск, запела труба, возвестив атаку. Пройдена опушка, обильно политая кровью, вот и проклятый завал, десятки сосен крест-накрест, у которого полегли славные далекарлийцы.

— Во имя божье! — взмыл отчетливо-звонкий призыв.

— Хурра-а-а! — ответили шеренги.

Лес безмолвствовал, свесив мокрые, искалеченные ветви, опустев. Русские ушли…

8

Табберт пристально, словно в первый раз, оглядывал темные воды реки, топкие луга, клинья соснового леса вдоль дороги, и грустная улыбка не сходила с губ. Гораздо приятнее было бы пройти эти долины в иное время, начисто забыв о субординации и экзерциции… Что с вами сталось, господин убежденный гуманист, почему на вас мундир, пропитанный порохом, куда вывели и куда еще выведут бесконечные ордер-марши? Говоря откровенно, ваша страсть — руны, высеченные в граните, ваше призвание — этнография, мирное, сладостное своей обыденностью дело… Ах, капитан, капитан!

По-прежнему частил дождь, гнал продрогших солдат под навес ветвей, безучастные ко всему лежали убитые, свои и чужие… Из глубины зарослей остроготцы выволокли раненого русского, при виде капитана остановились.

— Кто такой? — спросил Табберт.

— По нашивкам — офицер, — отрапортовал сержант. — Валялся без сознания у засеки. Вероятно, испробовал горячих королевских фрикаделек!

Солдаты захохотали. Русский шевельнулся, медленно открыл глаза, тихо, со стоном пробормотал что-то.

— Отправьте пленного в лазарет.

— Но, господин капитан…

— В лазарет! — повысил голос Табберт.

Остроготцы взяли на караул, — от берез, где уединился с картой король, рысью ехал генерал-адъютант Стенбок.