– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Гейб у Кассиди, снова возвращаясь к мысли о том теленке вапити. – Что Льюис совсем сдвинулся? И его книжки про эльфов в конце концов подействовали на его мозги, заставили убить двух женщин и бегать с новорожденным вапити на руках, пока солдаты его не застрелили?
– Это были не книги, – отвечает Кассиди.
– Эльфы? – спрашивает Натан, теперь он смотрит на них обоих.
– Дыши, дыши, тебе уже мерещится, – говорит Гейб.
– Сколько еще осталось? – спрашивает Натан.
– Ты еще не излечился? – отвечает вопросом Гейб.
– От чего? – говорит Натан. – От того, чтобы быть индейцем?
Гейб хихикает, но не улыбается, и этот звук знаком Кассиди. Он упирается кончиками пальцев в грудь Гейба, чтобы удержать его на месте, и обращается к Натану:
– Ты можешь уйти, когда захочешь, парень.
– Если уже очистился, – некстати прибавляет Гейб, а потом наклоняется вперед и пытается выкашлять легкое. Может, оба легких.
Почти через минуту этого кашля Натан спрашивает у Кассиди:
– С ним будет все в порядке?
Кассиди всматривается в Гейба, который сейчас стоит на четвереньках и чуть не блюет.
– Более или менее, – отвечает он.
Натан насмешливо качает головой.
– Мой отец говорит, что арестовывал его несчетное количество раз, – говорит он.
– Законы белого человека, – отвечает Кассиди. – Аресты только подтверждают, что он индеец.
– Тебя он тоже арестовывал.
– Твой отец – в основном хороший коп, – говорит Кассиди. – Просто иногда перебарщивает.
Через секунду на лице Натана мелькает улыбка.
– Он стоит возле потельни, как индеец у табачной лавки, – говорит он.
– Он сказался больным на вечер пятницы ради тебя, – говорит Кассиди. – Из-за того, что он здесь, ему, вероятно, придется решать массу мелких вопросов в следующем месяце. Все это ради тебя, парень.
– Ему не обязательно это делать.
– Скажи это ему.
– Он ничего не понимает.
– Он первым вошел в дом Дикки после той… Тины с ружьем? – говорит Кассиди, морщась от необходимости вспоминать подробности. – Он отскреб столько детей от асфальта, что мог бы, наверное, написать об этом целую инструкцию. Ему приходилось относить бабушкам пьяных малышей, и ему приходилось бродить по траве в поисках других бабушек. Некоторые пьяницы, которых он трясет, чтобы разбудить утром, уже окоченели, а он помнит их со второго класса. В первую неделю его работы полицейским именно его, зеленого новичка, заставили доставать Большое Перо-младшего с мелководья, когда все его лицо… Он отправил моего брата Альфреда в тюрьму, как тебе это? Он не хочет, чтобы и ты там оказался.
– Я не такой, как он и дедушка, – говорит Натан, его нижняя губа уже дрожит так сильно, что ему приходится ее прикусить.
– Он будет стоять там и поддерживать огонь в костре для тебя столько, сколько потребуется. Вот и все, что я скажу. Не каждый индейский отец такой. Тебе достался один из лучших, парень.
– Я расскажу тебе старинную индейскую историю, – вступает в разговор Гейб, голосом слабым, просевшим после кашля. Он кладет руку на плечо Кассиди, чтобы снова сесть прямо. – Это… это история об отце, который семь дней стоит возле потельни, и ему приходится отходить все дальше и дальше в лес за дровами, чтобы поддерживать огонь, а потом он просит бобров принести ему дров, подразумевая, что будет им за это обязан, а потом, когда огонь один раз чуть не гаснет, ему нужна растопка, поэтому ему приходится… приходится позвать ястреба, чтобы тот спустился и принес ему сухой мох, и он тоже остается перед ним в долгу, потом то же происходит с ондатрой, потом, а потом… – но он снова заходится в приступе кашля.
Кассиди пожимает плечами, глядя на Натана, будто хочет сказать: «Да, вот так».
– Разве нам не полагается петь, молиться и тому подобное? – спрашивает Натан, переводя взгляд с Кассиди на Гейба.
– Полагается, – отвечает Кассиди. После этого они все пристально смотрят на раскаленные камни.
– Нам нужно еще воды, – в конце концов говорит Гейб. – Жаль, у нас нет водяных пистолетов. Держу пари, индейцы в старину об этом даже не думали.
Его палец выстреливает воображаемые струи прохладной, очень прохладной воды в Кассиди, в Натана, потом в собственный рот, и пьет их.
– Ты мог бы выпить воды из бочонка, – говорит ему Кассиди.
– У меня есть… правила, – отвечает Гейб.
– Я попрошу отца, – говорит Натан – не подумывает ли он сбежать? – и именно в этот момент клапан выгибается внутрь, как тогда, когда Виктор его пытается открыть. Но только Виктора там нет. Значит, собаки вернулись?
– Возьми, – говорит Гейб Кассиди и бросает бочонок ему на колени.
Гейб ложится на спину, чтобы дотянуться до священной клюшки для гольфа, тычет ею в клапан и толкает его.
Снаружи, вместо толстых ног Виктора, он видит женские – длинные и очень красивые ноги.
Четырнадцатилетний голый Натан отталкивается пятками, стараясь отодвинуться назад, в темноту.
– Черт возьми, – пораженно говорит Гейб Нату. – Ты и правда заказал пиццу? – Потом обращается к Кассиди:
– «Таун Памп» доставляет пиццу так далеко? И разве у них вообще есть доставка?