Только хорошие индейцы

Но сейчас Денора и не пытается протянуть руку из-за ее спины и выбить мяч. Именно этого и ждет Шейни. Возможно, она даже притворяется, что выбилась из сил, а на самом деле готова уйти от Деноры поворотом, прыгнуть под кольцо и уложить мяч в сетку.

Денора растягивает губы, обнажает зубы, когда Шейни не видит, и трясет головой: нет, она этого не допустит. Не в этой обороне. Не в этой игре.

И все же, когда Шейни врезается в нее спиной, она невольно отступает на шесть дюймов, на фут.

Снова, снова.

Денора делает шаг вперед, чтобы занять свое положение, и теперь действует бедрами, потому что тренер говорит, что именно бедра у женщин наиболее крепкие, и когда волосы Шейни попадают ей в рот, она их выплевывает, но не поднимает руку, чтобы отвести пряди в сторону, потому что твое отвращение не имеет значения, когда на карту поставлено очко.

Только…

На подбородке Деноры что-то мокрое?

Она поднимает тыльную сторону ладони, чтобы стереть это.

Кровь?

Неужели она прикусила язык? Разбила губу?

Нет.

Она отступает на целый фут, чтобы рассмотреть спину Шейни.

– Эй, – говорит она, останавливая игру. – У тебя идет кровь.

Вся спина светло-желтой рубашки Шейни стала красной, с нее капает кровь, к которой прилипли спутанные волосы.

– Ты ведь ударилась о столб, – прибавляет Денора.

Шейни продолжает дриблинг, мяч стучит, как метроном. Ее лицо скрыто волосами.

– Мы играем, – говорит она.

– Но…

Шейни вращается, борясь с пустотой, она играет как безумная против воображаемого защитника.

Она делает резкий бросок мимо Деноры и уже сует мяч под руку и за спину, будто защищает его для прорыва, и, так как Денора может это сделать, потому что она еще не оказалась в этой позиции за ее спиной, Денора легко протягивает руку и бьет по мячу из-за спины Шейни, ей даже не приходится передвигать ноги.

Это не прием защиты, а настоящий удар.

Мяч отскакивает от колена Шейни в хрустящую траву и в снег. Шейни по инерции летит вперед помимо своей воли. Во второй раз, как и раньше, она врезается в столб с корзиной, гнилой щит сотрясается, и из него сыплются вниз щепки и остатки старых птичьих гнезд. Денора убегает из-под этого гадкого дождя, видит, как Шейни неуклюже падает прямо на спину, сильно ударившись, будто кто-то подрубил ее ноги, пока она находилась в воздухе, перебирая ногами.

Она быстро переворачивается, становится на четвереньки, а потом медленно вращает плечами, волосы закрывают все ее лицо, и она кричит прямо в бетон, кричит дольше, чем позволил бы запас воздуха в ее легких.

Денора поворачивает голову, словно если она рассмотрит это под немного другим углом, то сможет лучше понять.

– Эй, эй, ты в поряд… – пытается спросить она, наклоняясь вперед и протягивая открытую ладонь, чтобы помочь, но Шейни уже стоит, вскочив легко, по-спортивному, ее тело опять расслабленно и опасно.

Она отводит волосы с лица и глаз. Они стали другими. Теперь они желтоватые, с бороздками орехового цвета, которые расходятся от глубокого черного зрачка. Еще хуже то, что они слишком большие для ее лица.

Денора приседает, откинувшись назад, она сидит на бетоне примерно половиной своего веса, остальное поддерживают кончики пальцев.

Она понимает, что не попадет на вечерний матч.

– Кто… кто ты? – спрашивает она, тяжело дыша, теперь уже от страха, а не от усталости.

– Я – конец игры, малышка, – отвечает Шейни, потом поворачивает голову и пристально смотрит на прицеп Кассиди.

«Папа?» – спрашивает Денора внутри себя, и ее сердце трепещет от надежды.

Она смотрит направо, стараясь усилием воли заставить трех или четырех всадников выехать из-за серых деревьев, окруженных вьющимися вокруг них собаками.

Там никого нет.

– Конец твоей игры, – продолжает Шейни.

– Почему ты это делаешь? – спрашивает Денора, и ее голос дрожит в конце вопроса больше, чем она планировала.

– Спроси у своего отца, – тут же отвечает Шейни, все еще глядя на то, что она видит возле прицепа, или потельни, или полицейской машины.

– Моего отца? Почему? Что он сделал? Он тебя даже не знает.

– Мы встречались десять лет назад. У него было ружье. А у меня не было.

В доказательство она убирает волосы со своего почти исчезнувшего лба и наклоняется вперед, чтобы Денора могла ее хорошо разглядеть.

– Он… он бы не мог…

– Не стал бы, не мог бы. Сделал.

– Просто… просто позволь мне уйти, – говорит Денора. – Ты победила, ладно? Мы можем… это ваше с ним дело, правильно? Зачем тебе нужна я?

– Ты его детеныш, – отвечает она, будто это что-то объясняет.

– Ты не настоящая кроу? – говорит Денора.

– Я – вапити, – отвечает Шейни с ухмылкой.

– Моя мама уже едет, – предупреждает Де-нора.

– Хорошо, – говорит Шейни. Денора в упор смотрит на нее.

– Что, если я выиграю? – говорит она в конце концов.

– Не выиграешь. Не можешь.

– Я выигрывала. Выигрываю. Восемнадцать – шестнадцать.

Дебора встает, не отрывая глаз от кошмарного лица Шейни.

– Мне все равно, кто ты такая, – говорит она. – Когда ты на баскетбольной площадке, ты моя.

– И именно это я пришла сюда у тебя отнять, – отвечает Шейни. – Прежде, чем отниму все остальное.