Только море вокруг

Стало трудно дышать — до того захотелось туда, где бой. Показалось, что даже голос услышал — знакомый, немножко хрипловатый, окающий, каким не раз говорил с бойцами в передышках и особенно перед злыми атаками член Военного Совета фронта. И лицо его увидал, как наяву, — немолодое, круглое, очень усталое лицо рабочего русского человека, солдата. И в глаза его заглянул — в чуть прищуренные от утомления, человечные, непоколебимые в своей вере, глядящие в самую твою душу. В такие глаза, которым ни за что не солжешь.

И, вздохнув глубоко-глубоко, подчиняясь немому велению этих глаз, Петр отбросил незакуренную папиросу, поднялся во весь свой гигантский рост и коротко — Коле:

— Пошли!

И они пошли.

Было пусто вокруг — ни души. Бой гремел уже далеко. Глуховато, как волны отдаленного прибоя, перекатывались отголоски «ура», и Иглин, чуть прихрамывая, ускорил шаг: догнать! Ушеренко не отставал от него, лихорадочно шаря глазами по едва различимой, изрытой ямами и воронками земле. Он споткнулся и радостно вскрикнул, подобрав на краю неглубокого окопа тупорылый короткий автомат. Кочегар обернулся.

— Немецкая цацка. Давай. Для тебя попроще найдем…

Скалы, камни, воронки и груды земли затрудняли их путь, приходилось петлять из стороны в сторону, выбирая мета поровнее. Коля вздрагивал, косясь на трупы в не нашей форме, то нелепо скрюченные на краю уже полной воды ямы, то придавленные обломами скал, то присыпанные песком. А Иглин шагал, не замечая их.

— Подбери, — сказал он, пнув носком замеченный в предрассветном сумраке пистолет. — Хорошо бы тесак найти. Тесаком в рукопашной работать куда сподручнее.

Он не думал больше ни о судне, ни об оставленном вельботе и карбасах, ни даже о том, что ведет с собой мальчишку. Как там дальше получится, что дальше будет — неважно, а пока поскорей бы добраться до дела.

Они поднялись на холм и сразу же увидели небольшой поселок, освещенный пламенем нескольких горящих домов.

— Вот, оказывается, ихнее гнездо было, — вслух догадался кочегар. — А ну, что там?..

На площадке перед поселком толпились бойцы, еще не успевшие остынуть после недавнего боя. Возбужденные, в измазанной глиной, а то и кровью, одежде, они о чем-то говорили, смеялись, отпускали забористые замечания, в которых чувствовалось больше удивления, чем злобы. Многие были ранены — кто в руку, кто в голову. Некоторых поддерживали товарищи — сами идти не могли. Но никто из них не спешил к берегу, на корабли, точно хотелось всем еще раз посмотреть на что-то, неудержимо влекущее к себе.

— Хороша, стерва, — смачно сплюнул приземистый, широкоплечий матрос в сдвинутой на затылок шапке-ушанке.

— Да уж, баба! — подхватил другой, в распахнутой на груди гимнастерке, из-под которой выглядывали при свете пожарища сине-белые полоски тельняшки.

Иглин спросил у одного:

— Слышь, браток, далеко наши? Догнать бы…

— Тю, опомнился! — десантник вытаращил на него глаза. — На машине и то не догонишь. — И вдруг рассмеялся, оглядев кочегара и Колю с ног до головы: — Вояки! Один автомат на двоих. Откуда вы взялись, такие красивые?

Петр зло покосился на забинтованную руку, подвешенную к груди матроса.

— Случайно царапнуло? Или сам расчесал?

Но боец не обиделся, по подначке признал своего:

— Играй отбой, браток. А хлопцев тебе не догнать, далеко ушли. Посмотри-ка лучше, какая там баба лежит. Только пацана не бери, — кивнул он на Колю, не ему глядеть на такое.

Раздвигая плечом сгрудившихся пехотинцев, Петр пробрался в центр круга и замер, от удивления сцепив зубы: на грязной, истоптанной земле, широко раскинув руки и ноги лежала женщина в черном гестаповском мундире с погонами группенфюрера на плечах. Молодая, красивая, с розовым от пожара лицом, она как живая смотрела в покрытое тучами небо. Густые, белокурые волосы, словно саваном, окутывали труп, и из-под них, из-под распахнутого мундира, виднелась мраморной белизны грудь, пробитая черными дырочками пуль. Не верилось, что она мертва. Казалось — вздохнет сейчас, поднимет голову, целомудренно прикроет бортами мундира свою наготу, и всем, кто стоит здесь, кто пялит на нее глаза, станет стыдно.

— Это кто же? Что за фея? — с трудом произнес Петр вдруг пересохшими губами.

— Я бы ее еще сто раз застрелил, суку фашистскую — с тяжелой ненавистью сказал его сосед. — Ведьма, чистая ведьма… Эльза Кригер, гарнизоном здешним командовала. — Он судорожно передернул плечами: — Разве ж я стал бы на бабу руку поднимать? До последнего отстреливалась. Четверых наших хлопцев на тот свет отправила. — И, взглянув на Иглина, добавил сквозь зубы: — Сходи, браток, на тот край поселка, к бараку. Посмотри, что она перед смертью своей натворить успела.