Только море вокруг

Где-то рядом, впереди и позади двигались еще и еще корабли. Двигались в полном молчании, ориентируясь только по заданному заранее курсу и по такой же заданной скорости хода. Минимальное отклонение от того и другого грозило почти неизбежным столкновением, и это, пожалуй, нервировало больше всего. Стукнешь нечаянно соседа справа или слева, или тебя протаранит сосед, и последствия — хуже быть не может. Шутка сказать — авария, гибель судна, когда на борту не только свой экипаж, а еще и без малого тысяча пассажиров! Правда, наблюдателей на палубе более, чем достаточно, сами десантники выставили их. Приготовлены, вывешены за борт и многочисленные кранцы, чтобы смягчить удар в случае столкновения. Но мало ли что может случиться в такой кромешной тьме? Поскорей бы дойти до места, поскорей бы все началось…

Было отчего нервничать капитану, хотя Маркевич и старался казаться уверенным и спокойным. Иначе нельзя, на него сейчас смотрят не только свои моряки, а и сосредоточенные, молчаливые, успевшие приготовиться к дерзкой операции «пассажиры».

— У вас все готово товарищ капитан? — подошел и спросил хрипловатым голосом командир десантников майор Петров. — Через час семнадцать минут будем на месте.

— Все готово, товарищ майор, — в тон ему лаконично ответил Алексей. — Люди на постах, задержки не будет. А у вас?

— Только бы дождя не было, а за нами дело не станет. Дадим прикурить!

Он сказал это так, словно не просто предвидел, а точно знал, что и как произойдет через час на вражеском берегу. Петрова тревожит лишь погода: Будет холод и дождь или нет? Не помешают ли они операции? Все остальное для него — заранее продуманное, предрешенное, что называется — открытая книга. От этой уверенной бодрости майора капитан тоже почувствовал себя и увереннее, и бодрее.

— Долго и напряженно тянулись последние минуты, и чем ближе к решительному моменту, тем длиннее становились они. Берег уже где-то недалеко, прямо по курсу, — черный, незримый, быть может, ощетинившийся сотнями орудийных и пулеметных стволов. Окно в рулевую рубку открыто, и возле него, невидимый даже отсюда, стоит и вместе с рулевым не сводит глаз с картушки компаса Семен Лагутин. И все же Маркевич нет-нет да и подойдет, глянет на тускло мерцающий фосфоресцирующий диск: как на курсе? Внизу, на ботдеке, возле шлюпбалок, на которых уже повисли моторные вельботы, приготовились судовые матросы. Там были и Иглин, и Коля Ушеренко, и Золотце с боцманом Яблоковым. Им предстоит буксировать за вельботами к берегу лежащие сейчас на палубе неуклюжие карбасы с пехотинцами. Там и Носиков, которому придется командовать спуском десантных средств. И тоже где-то там, где сейчас он нужнее всего, Григорий Никанорович Симаков.

Маркевич поежился — зябко! — и только сейчас заметил, что как вышел с полчаса назад из штурманской рубки на мостик, так и стоит без шинели. Взглянул на светящийся циферблат наручных часов — оставалось еще сорок три минуты — и прошел в рубку, одеться. Поставил на карте точку — ух ты всего лишь шесть миль до береговой черты!

Дверь вдруг отворилась, и вошел Симаков. Будто почувствовал парторг тревогу капитана и, по своему обыкновению, без зова вошел туда, где без него трудно. Дружески улыбнувшись ему, Маркевич сказал:

— Скоро уже, старина. Признаться — волнуюсь: такое дело…

Симаков взглянул на него поверх очков, прищурил в добродушной улыбке глаза:

— Волноваться не грех, Алексей Александрович, на такое дело идем. А все же о важном забывать не следует.

— О чем?

— Да вот о орденах: почему не надел?

— Какое это имеет сейчас значение?

— Большое! Ты нашу команду в бой ведешь. Понял? Ты! — И чуть помедлив: — На-ка, надень, — выложил он на стол два ордена Красной Звезды. — Я и челюскинский твой у тебя из стола захватил, и военный. Поверх шинели привинти, понял? На тебя и десантники смотреть будут: не тебе, им это надо.

Он шагнул было к двери, но Маркевич удержал его:

— Никанорыч!

— Ну?

С минуту, если не больше, смотрели они в глаза друг другу, и ни один, ни другой не заметил этой минуты. Ни у того, ни у другого не находилось слов. Да и нужны ли слова, если глаза и без них красноречиво и выразительно говорят обо всем?

Скоро бой, трудное испытание, быть может, последнее испытание в жизни. Как сложится этот бой, останемся ли мы живы, мой дорогой и мой верный друг, или…

Симаков первый шагнул к Маркевичу, протягивая руки. Они обнялись крепко-крепко и замерли так на миг…

Когда дверь рубки беззвучно закрылась за парторгом, капитан принялся торопливо застегивать пуговицы шинели почему-то не очень послушными пальцами…

А ночь все еще лежала такая, будто нет в сентябрьской темноте ее ни притаившегося берега где-то рядом, ни многочисленных кораблей вокруг «Коммунара». Настороженная и беззвучная, она окутывала пароход, казавшийся покинутым командой, настолько тихо было на палубах и на мостике его. Прошло уже несколько минут с тех пор, как в заранее условленную секунду Маркевич приказал остановить главную машину, а в темноте все еще не было ни удара, ни острой вспышки первого выстрела.