Только наоборот

Едва поэт и кот вышли за дверь, Карл спикировал с карниза на пол и спешно заковылял ко мне, заламывая крылья, словно трагический актер пред ликом жестокой судьбы. Очевидно, мне следовало тут же проникнуться величием момента и проникнуть в его думы и устремления, однако вместо этого я проявила всю черствость холодной души ши и, усмехнувшись, спросила:

– Это ты так извиняешься?

Карл замер на месте и удивленно выпучил глаза.

– Ну, за то, что не предупредил нас с Сигизмундом о своих людоедских намерениях.

Тут у чайки от возмущения буквально челюсть отпала. Точнее, нижняя часть клюва.

– А ведь мог бы! Чем тебе только Евгений насолил, а? В темнице отбивался? Я бы тоже отбивалась, знаешь ли. А ведь он гораздо более раним, чем я, да еще и духовно богат.

– Кххх-пфффф, – ответил Карл с такой интонацией, что я сразу же поняла: вертел он на хвосте весь этот очень богатый внутренний мир поэта. И мой заодно. А также феи, которая не выдержала и начала бездуховно ржать.

Вот на этом месте птичья душа не выдержала, Карл подпрыгнул и метнулся к фее, которая принялась верещать и улепетывать от него по всей комнате, периодически оборачиваясь и швыряя предметы. Например, залитую кровью рубашку Евгения. Или поддельный паспорт Сигизмунда. Или мой смартфон…

– Так! – зашипела я. – А ну прекратили клоунаду.

Но не тут-то было.

Крылатая братия окончательно попутала берега и, не страшась моего гнева, громила гостиничный номер. По комнате летали перья, а также вещи Евгения и Сигизмунда, занавески немного оборвались, на люстре повисла тапочка, фея набила себе шишку, врезавшись в друзу кварца, и подвывала, как подстреленный пьяный матрос на пиратском корабле. На эту ассоциацию явно намекал набор слов, которыми фея награждала бессовестного Карла. Тот задыхался и кряхтел, но хаос творить не прекращал. Я же вытащила из распотрошенного рюкзака поэта мухобойку и ходила с ней следом за чайкой, периодически лениво замахиваясь и думая: когда же чаша абсурда переполнится, и, согласно алхимическим правилам, он переплавится во что-нибудь полезное?

И случится ли это раньше, чем я серьезно разозлюсь?

Пожалуй, еще немного – и, не дожидаясь возвращения коллег по несчастью, придется сооружать шлейку для хищных птиц. Из пожеванных шнурков, которые так и лежали под окном, всем видом своим являя тлен и разрушение.

– Ты же понимаешь, Карл, – пробормотала я, задыхаясь. Ну, совсем немножечко. – Что теперь ты не самый лучший наш друг? Или все же самый?

В этот прекрасный момент Карл взлетел под потолок, воинственно возопил и в очередной раз нацелился на фею, которая нырнула под стол и ругалась оттуда хуже портового грузчика. Через секунду дверь распахнулась, и из коридора в чайку полетел продолговатый снаряд фиолетового цвета. Раздалось сначала глухое «бэмс», а затем звонкое «бац».

– Кхх, – захрипел Карл и, раскинув крылья, грохнулся прямо на стол. В тарелку, которую Сигизмунд зачем-то притащил в номер с общей кухни. А с потолка туда же полилось черничное варенье, густо замешанное со стеклами от разбившейся банки.

– Угомонился? – грозно спросил Сигизмунд, шагнув через порог.

– О небо, какой концептуальный натюрморт! – возопил из-за его спины Евгений.

– Как там было? – прищурилась я. – Когда лучший друг с крыльями угодит на стол на блюде, политый черничным соусом? Верно?

Через полтора часа мы волшебным образом переместились из квинтэссенции абсурда в нормальный летний отдых. Ну, примерно такой, каким его видят люди. Хотя, как оказалось, после пережитых перипетий с пернатым мне такое времяпрепровождение тоже пришлось вполне по сердцу. Что и говорить, для города, где за каждым вторым благом цивилизации тебя посылают в Апатиты, кировский сервис на озере с сапами оказался удивительно приятным.

Нас вовремя встретили, вручили доски солидного вида, поинтересовались, хотим ли мы «серьезно учиться» или «просто наслаждаться природой» и пообещали чаепитие после катания. На берегу стоял мангал, и на решетке над ним – котел, из которого вкусно пахло чаем, копченой хвоей и ягодами.

К моему удивлению, Сигизмунд проявил нехарактерное для кота поведение и теперь с энтузиазмом разрезал водную гладь от берега до берега, почти без брызг погружая весло в воду и безукоризненно держа равновесие.