Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

— Психология торговли — это исследование человеческих слабостей. Очень занимательно. Помню, директор одной из самых крупных в мире компаний по производству игрушек как-то сказал мне, что для того, чтобы оценить замысел новой игрушки, надо понять, понравится ли она деловому человеку средних лет. И это, разумеется, правда, причем до такой степени правда, что иногда отец играет с подарками, которые его маленький сын получил на день рождения, так увлеченно, что мальчику не остается ничего, кроме как пойти покурить папину трубку. В любом бизнесмене средних лет есть эта крупица ребячества, потому что иначе он не стал бы всю жизнь собирать бумажные миллионы, которые не успеет потратить, и строить хрупкие домики из золотых карт, которые в любой момент могут обрушиться, так что их придется строить заново. Это просто чуть более почтенная разновидность детского конструктора. Если бы великие деловые мужи, сотрясающие Землю, были устроены иначе, то они никогда не смогли бы построить экономическую систему, при которой судьба народов, голод, счастье и прогресс мира зависят от слитков желтого металла, предназначенного для изготовления искусственных зубов. — Саймон внезапно поднял глаза. Они ярко горели и не видели ничего вокруг, как будто его мысль была отделена от всего, что его окружало. — Льюис Энстоун был как раз таким человеком, — сказал он.

— Вы все еще думаете о той игрушке, с которой вы играли? — беспокойно спросил Тил.

— О ней — и о других вещах, которые мы услышали. И о фотографиях. Вы обратили на них внимание?

— Нет.

— На одной Энстоун играл с заводным поездом. На другой он был покрыт попоной и изображал медведя. На третьей он запускал большую игрушечную карусель. И так почти везде. Дети, конечно, тоже попадали в кадр, но видно, что больше всех веселится сам Энстоун.

Тил, который вертел в руках карандаш, резко пожал плечами и отшвырнул карандаш в сторону.

— Вы все равно не доказали мне, что это было убийство, — сказал он.

— Я должен был сперва разобраться сам, — мягко сказал Святой. — Понимаете, это же для меня профессиональная загадка. Энстоун был счастливо женат, он любил своих детей, он не делал ничего более дурного, чем другие крупные финансисты, так что его совесть была чиста: он был богат и богател все больше — и как они смогли вынудить его на самоубийство? Если бы я, например, писал о нем детективный рассказ, то как бы я заставил его покончить с собой?

— Вы бы сказали ему, что у него рак, — едко сказал Тил, — и он бы поверил.

Саймон покачал головой:

— Нет. Разве что если бы я был врачом. Но если бы эту идею высказал Костелло или Хэммел, он бы захотел подтверждения. И разве он выглядел как человек, которому только что сказали, что у него рак?

— Так ведь это вы считаете, что это было убийство, — сказал мистер Тил терпеливым тоном, уже отчаявшись переубедить своего собеседника. — Вот вы и разбирайтесь.

— Сперва мне недоставало многих фрагментов этой мозаики, — сказал Святой. — Я знал только характер Энстоуна и его слабости. А потом выяснилось, что Хэммел — настоящий психолог. Это хорошо, потому что я и сам немного психолог, а значит, его мысли движутся в том же направлении, что и у меня. А потом я узнал, что Костелло умеет изобретать и изготавливать интересные механические приспособления. Не надо было ему доставать зажигалку, Клод: это был еще один кусочек картины, которого мне не хватало. И наконец, коробка…

— Какая коробка?

— Картонная коробка на столе и оберточная бумага рядом с ней. Помните, Фаулер сказал, что ее оставил то ли Хэммел, то ли Костелло? Она у вас?

— Думаю, она где-то в этом здании.

— Мы можем получить ее?

Тил потянулся к телефонной трубке, как усталый палач тянется к веревке.

— Вы можете осмотреть и револьвер, если хотите, — сказал он.

— Спасибо! — сказал Святой. — Я как раз хотел это сделать.

Тил отдал указания. Они сидели и молча смотрели друг на друга, пока им не принесли улики. Тил без слов давал понять пятьюдесятью разными способами, что готов предоставить Святому все возможности, чтобы тот собственноручно вырыл себе могилу и навеки стал всеобщим посмешищем; однако гримасам инспектора недоставало убедительности. Когда они снова остались в одиночестве, Саймон подошел к столу, взял револьвер и положил его в коробку. Он как раз в ней поместился.

— Вот как это было, Клод, — тихо, но довольно сказал он. — Они дали ему револьвер в этой коробке.

— И он застрелился, не зная, что делает, — презрительно сказал Тил.

— Именно так, — сказал Святой, и насмешка промелькнула в его голубых глазах. — Он не знал, что делает.

Зубы мистера Тила резко сомкнулись на ни в чем не повинной продукции компании «Ригли».

— А о чем он думал, когда выстрелил? Вообразил, что он покрыт попоной и играет в медведя?

Саймон вздохнул:

— Это-то я и пытаюсь понять.

Тил откинулся назад в безнадежном изнеможении, и кресло под ним скрипнуло.

— И ради этого вы отняли у меня столько времени? — устало спросил он.