Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

Гарбульд подался вперед и спросил пренеприятным тоном:

— И почему же вы отвергли возможность исправить свое постыдное поведение?

— Никакое оно не постыдное, — огрызнулась Руфь и бросила сердитый взгляд на судью. Затем она наивно добавила: — Я отказалась, потому что не было никакой спешки.

Он женился бы на мне в любой момент, если бы я передумала и захотела этого.

Возникла пауза. Мне казалось совершенно очевидным, что обвинение жестоко ошиблось, подняв вопрос об отношениях Руфи и Уиллоутона: было ясно, что он пытался защитить ее от любых нежелательных последствий их связи. Но присяжные — дело такое, с ними заранее никогда не знаешь.

Тут Хейзелдин перевел разговор в новое русло. Он спросил с сочувствием в голосе:

— Верно ли, что ваш отец был болен раком и очень страдал?

— У него начались сильнейшие боли, — с грустью сказала Руфь.

— Верно ли, что он составил завещание и привел в порядок все дела за несколько дней до смерти?

— За три дня, — сказала Руфь.

— Выражал ли он когда-нибудь намерение покончить жизнь самоубийством?

— Он говорил, что еще немного потерпит, а потом покончит со всем этим, — сказала Руфь. Помолчала и добавила: — Так он и сделал.

Можно было бы сказать, что зал вздрогнул. По-моему, каждый шевельнулся, и по помещению прокатился неясный шорох. Гарбульд откинулся в кресле, недоверчиво крякнул и уставился на Руфь.

— Сообщите, пожалуйста, суду, на каких основаниях вы это утверждаете, — сказал Хейзелдин.

Руфь подобралась, краска сошла с ее лица, она казалась очень уставшей. Она начала тихим ровным голосом:

— Я ни секунды не верила, что мистер Уиллоутон убил моего отца. Если бы отец убил мистера Уиллоутона, это был бы другой разговор.

Гарбульд наклонился к ней и прорычал, что суд интересуют не мнения и фантазии, а факты.

Не думаю, что Руфь слышала его; она продолжала тем же тихим голосом, последовательно излагая свои соображения:

— Конечно, я, как и все, ломала голову над орудием убийства: что это было и куда оно делось. Я не поверила, что это был заточенный кусок стали полдюйма в диаметре. Если надо убить человека и потом спрятать оружие, зачем брать такую большую штуку? Убить можно и шляпной булавкой, а спрятать ее гораздо легче. Однако больше всего меня озадачил чайный лист в ране. Остальные выпавшие из термоса чайные листья лежали на полу. Так мне сказал инспектор Брекетт. И я не могла поверить, что один из них прилип к груди отца именно там, где клинок проткнул кожу, и вошел, попав на его острие, в рану. Слишком много совпадений, чтобы я могла поверить в их случайность. Но понимала я не больше остальных.

Гарбульд вмешался и раздраженно потребовал перейти к фактам. Хейзелдин поднялся и попросил не перебивать свидетеля, сказав, что Руфь решила загадку, поставившую в тупик лучшие умы Англии, и что она имеет право рассказывать так, как считает нужным.

Опять казалось, что Руфь не слушает их, и, когда они замолчали, она продолжала все тем же тихим голосом:

— Конечно, я помнила слова отца «положить бы конец всему этому», но человек с такой раной уже не смог бы подняться, чтобы спрятать оружие. А позапрошлой ночью мне вдруг приснилось, что я вхожу в лабораторию и вижу на папином рабочем столе заостренный кусок стали.

— Уже и до снов дошли, — презрительно проворчал Гарбульд, снова откидываясь назад и складывая руки на животе.

— Я, конечно, не придала значения сну, — продолжала Руфь, — ведь я думала обо всем этом так долго и мысли эти были столь навязчивы, что в подобных снах не было ничего удивительного. Но после завтрака у меня вдруг возникло ощущение, что разгадка прячется в лаборатории, надо только ее найти. Я не придала значения и этому, но ощущение становилось все сильнее, и после обеда я пошла в лабораторию и начала поиски: тщательно перебрала все ящики и ничего не нашла; обошла помещение, рассматривая все предметы и заглядывая во все углы, пересмотрела все инструменты, колбы, пробирки и прочее. Потом я вышла на середину комнаты и очень внимательно огляделась. У стены возле двери лежал, ожидая отправки в утиль, пустой газовый баллон. Я перевернула его, чтобы посмотреть, что там был за газ. Этикетки на баллоне не было.

Она сделала паузу и обвела взглядом зал, словно бы прося особого внимания, а затем продолжила: