Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

— Это очень странно, потому что все газовые баллоны должны быть подписаны: многие газы опасны. Я открыла вентиль, но ничего не произошло — баллон был пуст. Тогда я взяла журнал закупок и обнаружила, что за десять дней до смерти отец получил баллон углекислого газа и семь фунтов льда и потом получал по семь фунтов льда в день до самой смерти. Лед и углекислый газ навели меня на мысль. С0₂, двуокись углерода, замерзает уже при минус восьмидесяти по Цельсию. В баллоне она находится под давлением, в жидком состоянии. Выходя из баллона, она превращается в газ и расширяется, что вызывает резкое понижение температуры, и часть ее кристаллизуется, превращаясь в очень мелкий снег. И из этого снега, если его спрессовать, можно сделать очень твердый и прочный лед — его называют сухим льдом. Меня осенило, что папа мог собрать этот снег и, использовав подходящую форму, создать оружие, которое не только могло бы нанести такую рану, но и исчезнуть сразу после этого![37]

Руфь снова сделала паузу и оглядела зал. Количеству восхищенных лиц позавидовал бы любой рассказчик. Потом она продолжила: — Я поняла, что именно так отец и сделал. Я была в этом совершенно уверена. Из сухого льда можно сделать твердый и прочный кинжал, который быстро испарится в горячем воздухе кальдария и не оставит запаха, поскольку углекислый газ не пахнет. Так что оружие исчезнет. Это объясняет и чайный лист. Как только папа сделал ледяной клинок — может быть, за неделю до того, как он воспользовался им, может быть, лишь за день, — он поместил его в термос. Термос ведь предохраняет от нагрева так же, как от остывания. Но для пущей уверенности он еще и хранил термос во льду, пока не настал час воспользоваться клинком. Это единственное объяснение ситуации с чайным листом. Он налип на острие клинка еще в термосе и вместе с ним и вошел в рану!

Зал буквально вздохнул с облегчением.

Гарбульд недоверчиво спросил неприятным голосом:

— Почему же вы не пошли со своей фантастической теорией в полицию?

— Но из этого не вышло бы ничего хорошего, — быстро воскликнула она. — Что толку, что я знала это? Надо было убедить всех остальных, найти вещественные доказательства. Я начала искать, интуитивно чувствуя, W что они существуют. Больше всего я хотела найти литейную форму. И я нашла ее!

Эти слова она произнесла торжествующим голосом и улыбнулась Уиллоутону. Затем продолжила:

— По крайней мере, я нашла ее кусочки. В коробке, в которую мы выбрасывали всякий хлам, обрезки, сломанные инструменты и разбитые пробирки, я нашла несколько кусочков эбонита и сразу поняла, что это остатки формы. Я слепила из воска модель ледяного клинка и, обклеив ее кусочками эбонита, сложила форму, по крайней мере, большую ее часть — некоторые мелкие кусочки пропали. Я просидела почти всю ночь, но я нашла самую важную часть — заостренный кончик!

Она засунула руку в сумочку, достала из нее черный предмет примерно девяти дюймов в длину и трех четвертей дюйма в толщину и подняла так, чтобы все могли его рассмотреть.

Кто-то, не раздумывая, захлопал, и последовала буря аплодисментов, в которой потонул и голос секретаря, взывающего к порядку, и рев Гарбульд а.

Когда аплодисменты стихли, Хейзелдин, который всегда умеет поймать нужный момент, сказал:

— У меня нет больше вопросов к свидетелю, ваша честь, — и сел.

Это глубоко впечатлило меня и, думаю, присяжных тоже.

Побагровевший Гарбульд выпрямился и буквально зарычал на Руфь:

— И вы полагаете, присяжные поверят, что такой известный человек, как ваш отец, устроил из своей смерти подлую ловушку, чтобы повесить подсудимого?

Руфь посмотрела на него, пожала плечами и сказала:

— Ну да, папа был такой. И он, конечно же, искренне верил, что мистер Уиллоутон заслуживает казни.

Столь спокойное признание присущих человеку слабостей не ожидаешь услышать из уст молодой женщины. Тем не менее что-то в ее тоне и поведении заставляло поверить, что Келстерн не только «был такой», но и действовал в соответствии со своей природой.

Грэйторекс не стал еще раз допрашивать Руфь. Он о чем-то поговорил с Хейзелдином, и тот начал допрос свидетелей защиты. Хейзелдин, поднявшись, сказал, что не будет тратить время уважаемого суда и, ввиду того что мисс Келстерн разгадала загадку смерти своего отца, вызовет только одного свидетеля, профессора Мозли.

Седобородый сутулый человек, пришедший в суд с таким опозданием, прошел на свидетельскую трибуну. Неудивительно, что его лицо показалось мне знакомым: я видел его портрет в газетах добрый десяток раз.

Он по-прежнему держал в руках свой сверток.