Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

В ответ на вопросы Хейзелдина он заявил, что вполне возможно и даже нетрудно сделать из двуокиси углерода оружие достаточно твердое, прочное и острое, для того чтобы нанести рану, подобную ране Келстерна. Сделать его можно так: свернуть кулек из куска замши и, держа этот кулек левой рукой, защищенной перчаткой, у горлышка баллона с жидкой двуокисью углерода, открыть вентиль правой рукой. Жидкость быстро испаряется, температура падает, и часть двуокиси углерода вскоре достигает температуры замерзания, минус восьмидесяти градусов по Цельсию. При этом она кристаллизуется на замше и образует налет снега из СО₂. Затем следует закрыть вентиль, соскрести снег в эбонитовую форму требуемой толщины и трамбовать его эбонитовым пестиком до изготовления орудия необходимой твердости. Мозли также добавил, что разумно держать форму на льду во время заполнения и утрамбовки, а затем поместить орудие в термос и хранить там до нужного момента.

— И вы изготовили такое орудие? — спросил Хейзелдин.

— Да, — ответил профессор, разрывая бечевку на своем свертке. — Когда мисс Келстерн вытащила меня из постели сегодня в половине восьмого утра, чтобы рассказать о своих открытиях, я сразу понял, что она нашла разгадку смерти своего отца, которая изрядно занимала меня. Я быстро позавтракал и приступил к работе, чтобы сделать такое орудие самому и тем убедить суд. Вот оно.

Он вытащил из оберточной бумаги термос, отвинтил крышку, перевернул его и подставил руку в перчатке. На нее упал белый стержень длиной дюймов восемь. Он поднял его и показал присяжным.

— Сухой лед прочнее и тверже других известных видов льда, и я не сомневаюсь, что мистер Келстерн убил себя подобным орудием, только заостренным. У меня не было подходящей эбонитовой формы, но та форма, которую сложила мисс Келстерн, годится для создания клинка. Без сомнения, ее изготовили по специальному заказу мистера Келстерна, скорее всего это сделали господа Хокинс и Спендер.

Он бросил стержень обратно в термос и завинтил крышку.

Хейзелдин сел.

Заседатель, получивший выговор от Гарбульда, наклонился вперед и горячо что-то зашептал старшине присяжных. Встал Грэйторекс.

— Что касается кончика клинка, профессор Мозли, мог ли он при такой жаре оставаться острым достаточно долго? — спросил он.

— Я считаю, что да, — ответил профессор, — я думал об этом. Учитывая, что мистер Келстерн как ученый прекрасно знал, что именно надо делать, а как искусный мастер отличался ловкостью рук, он мог бы достать клинок из термоса и направить его куда следует, потратив на все чуть больше секунды — а может, и меньше. Он, я полагаю, взял оружие в левую руку и ударом правой руки по тупому концу вогнал его в грудь. Кроме того, если бы острие затупилось, чайный лист бы с него упал.

— Спасибо, — сказал Грэйторекс и повернулся к помощникам.

После короткого совещания он сказал:

— Мы предлагаем закрыть дело, ваша честь.

Старшина присяжных вскочил на ноги и воскликнул:

— И присяжные не хотят слушать далее, ваша честь. Мы совершенно уверены, что подсудимый не виновен.

Гарбульд задумался. Ему явно очень хотелось продолжать слушание, но тут он перехватил внимательный взгляд Хейзелдина и, по-моему, решил не дать тому возможности наговорить еще каких-нибудь гадостей.

Он нехотя задал вопрос присяжным по всей форме и, когда те вынесли вердикт «невиновен», освободил подсудимого.

Я покинул зал суда вместе с Руфью, и мы стали ждать Уиллоутона.

Вскоре он показался в дверях, остановился и передернул плечами. Потом увидел Руфь и подошел к ней. Они ничего не сказали друг другу. Она просто взяла его под руку, и они вышли из Нью-Бейли вместе.

Мы проводили их аплодисментами.

Агата Кристи

Перевод и вступление Александры Борисенко

В КОНЦЕ двадцатых годов, когда создавался Детективный клуб, никто не знал еще, что Агата Кристи затмит славой всех своих современников. Она могла показаться скорее белой вороной среди блестящих выпускников Оксфорда и Кембриджа — домохозяйка, не получившая никакого формального образования и написавшая свой первый детектив на пари (старшая сестра сказала: «А спорим, у тебя не получится»).

У Агаты Миллер было счастливое детство. Она жила в уютном доме у моря, в семье, где все любили друг друга. Дом был окружен садом, лужайками, теннисными кортами, в нем часто бывали гости, в том числе знаменитые — увы, о Генри Джеймсе Агата запомнила лишь то, что он требовал разломить для него пополам кусочек сахара.

К моменту, когда родилась Агата, ее мать успела разочароваться в образовании и решила, что до восьми лет ребенка не стоит даже учить буквам. Однако по няниному недосмотру девочка выучилась свободно читать уже к трем годам. Агата хорошо говорила по-французски, была музыкальна, хотела петь в опере, но голос оказался недостаточно сильным. Впрочем, о профессии речь не шла — девушке следовало думать о замужестве. После ранней смерти отца семья оказалась в стесненном положении, и на первый «сезон» мать вывезла Агату в Каир — там все было существенно дешевле, чем в Англии.