Только никому не говори. Сборник

Двинулся дальше вдоль стены. В окне Донцовых света нет, пируют по случаю удачной сделки. Обогнул дом. В темном оконце ванной блеснула собственная тень. Крыльцо, окошко с портьерой. Заглянул в прорезь, отпрянул, вновь приблизился: старуха молится на коленях, бьет поклоны, лицо в профиль, слезы, страдание… Никогда не замечал в тете Май и признака религиозности. А что я знаю о ней? Икону помню в восточном углу. Смоленская Божия Матерь. Стало стыдно подсматривать.

Анатоль, должно быть, видит десятый сон… Легко проверить: свадьба действительно переместилась на улицу под фонарь. Подошел к штакетнику, всмотрелся. Вон и философ. Эк его! Уже и вправду хорош, с багровым воспаленным лицом, пошатываясь. хлопает в ладони.

Даже в кабинете бились праздничные отзвуки, но глуше, отдаленнее — и вот явственно послышался протяжный скрип. Отчего-то заныло сердце, выглянул в коридор: дверь в чулан приоткрыта и падает оттуда на половицы жидкий электрический свет. С бьющимся сердцем на цыпочках подошел: тетка стоит за порогом спиной. «Тетя Май!» Не слышит. Дотронулся рукой до ее плеча. Она вся затряслась, обернулась, какую-то секунду смотрела бессмысленно, словно не узнавая… «Тетя Май, что случилось?» — «Мои куколки, — пробормотала хрипло, — испанские, мне они нужны». — «Что, украдены?» — ее ужас вдруг передался ему. — «Вот они», — указала рукой на полку: две прелестные принцессы. каждая величиной с ладонь, не больше, златоволосые, с коронами, в бархатных нарядах, розовом и голубом. И тут он увидел третью, в белом, на полу. Поднял, отдал тетке и бегло осмотрел чулан: как и везде, ничего подозрительного. Бутылки, банки, мешки, матрас, велосипед, подвешанный к потолку… а за ширмой?.. шелковая, в райских цветах и птицах, дырявая, заглянул: все тот же хлам, тело спрятать негде. «Тетя Май, — сказал ласково, — пойдемте спать, уже первый час». Цепкими пальцами старуха схватила куколок, от входной двери раздалось скрежетанье замка. Анатоль? Нет, должно быть. Донцовы. Пара остановилась у двери в чулан, лиц не видно в коридорном полумраке (идеальные мужские брюки и лаковые туфли, длинный подол из бледно-зеленого бархата и ножки в замшевых туфельках). Мужской голос произнес любезно: «Проводите инвентаризацию, Майя Васильевна?» — «Вот именно. Показываю племяннику его наследство», — ответствовала тетка совершенно нормально, несколько иронически. — «Увлекательнейшее занятие», — подхватил мужчина в тон, и пара удалилась.

Они вышли из чулана — в дверях «девичьей» стояла Юля и наблюдала внимательно — хозяйка заперла дверь — Юля скрылась. «Замок надежен? — поинтересовался Саня шутливо. — А то ведь наследство…» — «Надежен. Ключ всегда со мной». — «Вы его и на кладбище брали?» — «Брала, — ответила тетка. — В том-то и дело».

На этом ночь ужасов окончилась; уже засыпая на диване, он будто бы видел, как кабинет озарился странным свеченьем — не от мира сего. Так подумалось. И он заснул.

Свеченье шло от снега, первого, пушистого. Утро. Ветви окутаны белейшими пеленами, земля, трава, дорожки — «великолепными коврами»… Женщина меж яблонями в короткой лисьей шубке — чудесны черные меха, темно-пепельные волосы в сложной пышной прическе на белоснежном фоне — нагнулась, зачерпнула снегу, поднесла к лицу… Саня вышел на веранду, сказал громко:

— Вы — Любовь?

Она обернулась, он с внезапной жадностью всмотрелся в бледное страстное лицо со сверкающими глазами. Вот откуда ощущение страстности: зрачки вспыхивают то зеленым, то синим, яркие узкие губы изогнулись в улыбке.

— А вы наследник?

Они разом беспричинно рассмеялись, и впервые со вчерашнего дня душа отвлеклась… от смерти к жизни. Она поднялась на веранду со словами:

— Как хорошо, да? Снегом пахнет.

— Сегодня 14 — Покров, — отвечал он рассеянно, глаз не сводя с чудесного лица.

— Вы теперь с нами будете жить?

— Тетя Май просит.

— Ну да. старость. А мне, наверное, будет жаль уезжать. Мы с мужем провинциалы, так по квартирам и скитались. И вот впервые — сад в Москве.

— Вы из одного города?

— Нет, вместе учились, я на первом курсе, он на пятом. Я тоже, знаете, физик.

— О!

— Ничего страшного! — она опять засмеялась, радостно, самозабвенно. — Ничего не помню! Идите в дом, замерзнете.

— Да ну, пустяки, даже жарко.

Правда жарко: жар потаенный, внутренний, восхитительный.

— Нет, пойдемте. И я озябла, отвыкла от мороза.

Вошли в кабинет, она плотнее запахнула шубку (видно, озябла), темно-красные брючки на ней, короткие меховые сапожки… высокая, статная — прелестнее женщины, показалось, не встречал он. Села на диван, откинулась в уголок и принялась вышитым носовым платочком вытирать мокрые от снега пальцы. Он встал напротив, боясь: сейчас уйдет.

— А вы скоро переезжаете?

— Вчера в ресторане Вика говорил (приятель мужа, это в его доме квартира): вроде скоро. Всякие сложности: сдается как бы в аренду их фирме. Вот и сегодня Володя поедет хлопотать… В общем, это мужские проблемы.

— Вика жил в этом кабинете?

— Да.

— Анатоль сказал: здесь «нехорошо».

— В каком смысле?

— В метафизическом, он сказал.

— Анатолию везде нехорошо.

— Как так?