Только роза

– Было бы жаль, вы и так уже озарили мой хмурый день.

– У меня очень болит голова, – сказала она.

Он бросил несколько слов Сайоко, та знаком предложила Розе пойти за ней на кухню. Там она усадила ее, как ребенка, протянула стакан воды и белую таблетку, которую Роза послушно проглотила.

– Rose san eat something?[100] – спросила она.

Роза отказалась, вывернула блузку на правильную сторону, надела и проследовала за Полем в прихожую. Они прошли через сад. Перед калиткой она обернулась и увидела, как кланяется Сайоко. Наконец японка слегка махнула им рукой. Роза опустила голову и села в машину.

– Простите за столь ранний подъем, – сказал Поль, – но мы должны попасть в храм к открытию. Потом будет слишком много народа.

– Я думала, вы сегодня останетесь в Токио, – сказала она.

– Я вернулся рано утром. После ужина заехал в квартиру, принял душ и успел на четырехчасовой синкансэн[101].

– У вас есть квартира в Токио?

– Это квартира Хару.

– Вы не спали?

– Нет, – сказал он, – я ужинал с клиентами. Это был долгий ужин.

Он засмеялся.

– Никакая серьезная сделка в Японии не обходится без долгого ужина и большого количества саке.

Она спросила себя, получил ли он ее письмо, представила его на вокзальном перроне, погруженного в свои мысли, где не было места для нее. Он сидел совсем близко, и это волновало ее; она вспомнила, как позавчера взяла его за руку; мысль ее ужаснула. Он ничего не говорил, глядя на мелькающие улицы. Машина остановилась на паркинге, уже заставленном тремя туристическими автобусами. Она пошла за ним по обсаженному деревьями проходу, вдоль которого теснились какие-то магазинчики, подождала у касс храма, потом двинулась следом по тропе, идущей вдоль берега большого пруда с кувшинками, который показался ей раздражающе живописным, – приманка для туристов, сказала она себе, а потом подумала: я просто корзина с бельем, которую таскают от прачечной к прачечной. Они свернули в сторону от пруда, поднялись по каменным ступеням под аркой беспечных кленов, оказались перед входом в храм, разулись, двинулись налево вслед за другими посетителями и попали в сад.

– Рёан-дзи, – сказал Поль.

Она посмотрела на большой прямоугольник из камней и песка и не почувствовала ничего. Потом – как звук взрыва приходит после вспышки – у нее подогнулись ноги, и она осела на деревянную галерею, раздавленная грузом материи. С наружной стороны сада на окружающие его стены водопадом струились ветви кленов и вишен. Еще дальше листва сплеталась в плотный буйный покров. Внутри был только песок с нанесенными на него параллельными линиями и семь камней разного размера, вокруг которых граблями были выписаны овалы, – но Роза смотрела только на стены, увенчанные наклонной крышей из серой коньковой черепицы с уложенной сверху корой. Охряные, переливчатые и покрытые патиной, как итальянский дворец, стены перекликались с золотом мха, окружавшего камни.

– Стены всегда были такого цвета? – спросила она.

– Нет, – ответил Поль, – думаю, изначально они были белыми.

– Они основа сада, – сказала она.

У него сделался удивленный вид.

– Камни расположены так, чтобы их невозможно было окинуть одним взглядом, – сказал он.

Она попыталась сосредоточиться на скале и песке, но рассудок изменил направление ее взгляда, вернув его к фреске стен.

– Существует целая библиотека толкований Рёан-дзи, – добавил он.

– Вы все их прочли?

– Частично, для работы.

– И что-нибудь из них вынесли?

– А вы что-нибудь вынесли из чтения ваших книг по ботанике? – спросил он.

Вопрос ей не понравился.

– Полагаю, что да, – сказала она.

Однако я не смотрю на цветы, подумала она. Вернулась к материи, ища в ней поддержки.

– Хару был жестким в делах и верным в дружбе, – сказал Поль.

Он получил мою записку, подумала она. Что-то в ней покачнулось, субстанция стен поглотила ее.

– Когда мы познакомились, он сказал: у меня полно вкуса, но нет никакого таланта. С годами я понял, что в этом его сила: он в точности знал, кто он.

Она попыталась сосредоточиться на овалах вокруг трех ближайших камней, но внимание рассеивалось.

– Это и привлекало к нему стольких людей.

Взгляд Розы возвращался к золоту стен.

– Он был японцем в своих привычках, но совершенно нетипичным в своих мыслях. Думаю, ему нравилось мое общество, потому что он нуждался в чужестранном ухе для выслушивания своих еретических воззрений.

– Воззрений на что?

– На женщин, например. Среди японок феминизм не привился, но Хару на свой лад был феминистом. Он не устраивал чисто мужских вечеринок. В его доме женщины участвовали в беседах.

– Именно поэтому он делал детей заезжим иностранкам? – спросила она и, почувствовав, как по-ребячески это прозвучало, прикусила губу.

Он воздержался от комментариев.

– Самой прекрасной чертой его характера было умение отдавать. Большинство людей дают, чтобы что-то получить в ответ, или по обязанности, или в силу условностей, или автоматически. Но Хару отдавал, потому что понял смысл дарения.