Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет

Для разбирательства дела Феликс вызвал членов синедриона в Кесарию. Хотя такое путешествие и не особенно приятно было членам верховного судилища, но нельзя было обойти его, и в Кесарию отправился и сам первосвященник Анания с целью во что бы то ни стало отомстить человеку, который назвал его «стеной подбеленной». Для большего успеха в деле иудеи наняли даже особого адвоката, Тертулла, и повели дело самым формальным образом. После обычного допроса свидетелей начались судебные речи, и первое слово было предоставлено Тертуллу. Наговорив много льстивых любезностей Феликсу, Тертулл стал обвинять узника, во-первых, в том, что он был общественной язвой, жившей возбуждением раздоров между иудеями по всему миру; во-вторых, что он был коновод назарейской ереси; и в-третьих, что он пытался осквернить храм. Вследствие этого-то именно иудеи схватили его и хотели судить согласно с своим собственным законом, но Лисий насильственно вмешался в их дело и взял его из их рук, приказав его обвинителям явиться к прокуратору. Прокуратор, обратившись к Лисию, мог вполне удостовериться в истине этих обвинений. Когда речь кончилась, иудеи, за неимением настоящих свидетелей, один за другим стали говорить против ап. Павла, подтверждая истинность всего сказанного Тертуллом (24:1–8). Тогда прокуратор, уже достаточно убежденный, что это, как известил его Лисий, была какая-нибудь иудейская смута касательно мелочей Моисеева закона, надменно дал знак узнику, чтобы он сказал что-нибудь против обвинения. В своей речи ап. Павел просто и с достоинством заметил, что он мог защищать себя тем с большим удовольствием перед Феликсом, что последний был теперь прокуратором весьма значительное время и поэтому, вследствие своего знакомства с иудейскими делами, легко мог уяснить себе сущность дела. Он мог удостовериться, что прошло лишь двенадцать дней с праздника Пятидесятницы, на который апостол прибыл совсем не с мятежными целями, а просто помолиться в Иерусалим, и что в течение этого времени он не беседовал ни с кем и не имел случая привлекать толпы или производить возмущение ни в храме, ни в синагоге, ни в какой-либо части города. Поэтому он положительно опровергал первый и третий пункты обвинения и требовал от иудеев, чтобы они представили свидетелей в подтверждение их. Что касается второго пункта, то он действительно принадлежит к особому обществу; но это такое же общество, как и то, к которому принадлежат они сами, так как он поклоняется Богу, поклоняться которому его, как иудея, учили с детства, открыто принимал все Св. Писание, верил, подобно большинству из них, в воскресение праведных и неправедных. Вследствие этой именно веры он всегда старался быть с чистой совестью как перед Богом, так и перед людьми. Перед тем он не был в Иерусалиме в течение пяти лет, и при возвращении с милостыней для бедных своего народа и с приношениями для храма иудеи нашли его в храме, где он спокойно очищал себя по закону. В мятеже, который последовал затем, он неповинен. Он поднят был некоторыми азиатскими иудеями, которые должны бы присутствовать в качестве свидетелей и отсутствие которых было доказательством слабости обвинения против него. Но если нельзя было привести их в качестве свидетелей, то он требовал от самих обвинителей, чтобы они изложили результат своего суда над ним перед синедрионом и доказали, есть ли у них хотя одна улика против него, кроме его восклицания, сделанного им во время разбирательства его дела в синедрионе, что его судили по вопросу о воскресении из мертвых.

Обвинение, очевидно, оказывалось несостоятельным. Сделанное ап. Павлом изложение обстоятельств дела прямо противоречило единственному сделанному против него показанию. Разногласия в учении между иудеями и им никоим образом не могли послужить предметом судебного разбирательства, так как они касались вопросов, которые не подлежали ведению римского закона. Ап. Павлу не было надобности доказывать учение назарян или оправдывать себя в принятии его, так как в это время оно еще не было объявлено religio illicita (религией недозволенной). Феликс вполне сознавал это. Он имел гораздо более точное знание об этом учении, чем иудеи и их нанятый адвокат. Он не хотел передать Павла синедриону, что могло бы быть опасным и было бы, несомненно, несправедливым; но в то же время он не хотел и оскорблять этих влиятельных лиц. Поэтому он отложил разбирательство дела и именно на основании отсутствия Лисия, который мог бы быть важным свидетелем в деле, обещая дать свое окончательное решение, лишь только последний прибудет в Кесарию.